Сценарии судьбы Тонечки Морозовой

– Мы в книжном магазине, – сказала Тонечка. – Вскоре будем. Так, Родион, мне нужно купить Эренбурга.

– Это город такой?

– Это писатель такой, балда.

Продавец несколько озадачился и сообщил, что сейчас поищет «по компьютеру». Пока он искал, Тонечка подвела мальчишку к писчебумажному отделу.

– Что тебе нужно?

– Мне?! – удивился тот. – Мне ничего не нужно!.. Сейчас каникулы, я дополнительно решать ничего не буду!

– Да никто тебя не заставляет! Тебе разве не нужна бумага? Карандаши? Ты вроде рисовать хотел!

Родион посмотрел на нее. Она предлагает ему карандаши и бумагу?!

– Вон смотри, какие прекрасные альбомы! Только я в них ничего не понимаю. И рисовать совсем не умею. Тебе какой?

Он пожал плечами:

– Да любой..

– Иди и выбери.

Выбирать он… не умел. Он рисовал на бумаге для принтеров, которой в детдоме было полно, а вот карандаши у него были роскошные, огромный подарочный набор, когда-то привез спонсор или благотворитель, как его называла директриса.

Альбомы для рисования – один краше другого! – занимали несколько магазинных полок. Родион открывал то один, то другой, пытаясь сообразить, чем они отличаются друг от друга. От волнения ему стало жарко.

– Здесь написано – для акварелей, – подсказала Тонечка. – Вот тут просто для рисования. Так, а здесь что написано?..

Родион вытер пот со лба.

Ему хотелось забрать с полок все альбомы и немедленно начать в них рисовать.

– Ты рисуешь красками или карандашами?

– Карандашами, – ответил он. Краски в детдоме были только в младших группах, и считалось, что рисовать ими должны только малыши.

– Может, красками тоже попробуешь?

…Вот что она от него хочет, а? Чего добивается? Он не знает, он не может выбрать, он не привык, не умеет! Всю жизнь он пользуется только тем, что дадут взрослые, – одеждой, посудой, тетрадками!

Кажется, Тонечка поняла его смятение:

– Мы возьмем вот этот, для акварелей, и вот этот, для карандаша. Подходит? Кисти и краски нам продавец сейчас посоветует, а карандашей, я считаю, мы должны взять самый большой набор.

Они взяли альбомы, и краски, и кисти – особенно Родиону понравилась самая тоненькая, продавец сказал «беличья». И самую большую коробку карандашей! Она открывалась, как конфетная, откидывалась тяжелая крышка, на которой была картина Репина про запорожцев и письмо турецкому султану, карандаши лежали в три ряда, отточенные, свежие, нетронутые!..

Вот хорошо, что она догадалась купить ему карандашей и альбомов! Рисуя, он не скучал никогда и мог заниматься много часов подряд. Когда он был маленький, его за это хвалили – молодец, мальчик, сидит тихо и рисует, никому не мешает. Когда вырос, стали ругать – где ты там есть, уже обед заканчивается, беги скорей!

Первым делом он нарисует собаку, пока помнится ее хрупкость и легкость и тонкость лап и ушей. Потом воздушные шары между рекой и небом. Потом девушку Настю.

Или сначала Настю, а уж потом воздушные шары…

Он прижимал к себе пакеты, физиономия у него сияла так, что в ее сиянии потерялся, растворился синяк, и царапина на скуле, кажется, тоже куда-то делась.

Тонечка дождалась своего Эренбурга, пришла в восторг, что нашлись все три тома, и они пошли по Большой Покровской в сторону памятника Добролюбову, за которым был скверик и отель «Шератон».

– Давай я книжки тоже понесу.

Тонечка отдала ему поклажу.

Он понимал, что должен ей отплатить. За спасение не должен, а вот за альбомы и карандаши должен, потому что она как-то поняла, что ему это нужно, очень нужно! Но благодарить он не умел и чем отплатить не знал.

– Ты есть хочешь? Сейчас ребята прибегут, ты можешь с ними поесть. А мы к четырем уедем, но потом приедем.

– Да не нужно меня ни с кем оставлять, что я, маленький? – Ему ужасно хотелось порисовать, даже в висках стучало от нетерпения, а есть не хотелось совсем.

И девушки Насти он немного опасался. Она над ним смеется, а он даже толком не понимает почему.

– Можно я в номер пойду? Дверь можешь запереть, хоть я никаких ваших кредитных карточек не крал!..

Тонечка проводила его в номер, рассудив, что красть у них все равно нечего – кошельки у всех по карманам, а мысль о том, что Родион украдет ее брюки, казалась дикой.

Она спустилась вниз, прихватив первый том Эренбурга, тут же в холле наткнулась на Настю с Даней, усадила обедать и поинтересовалась, какие у них планы.

– В кремль, – сообщил Даня. – Здесь художественный музей прекрасный, папа сказал. Он ходил, когда по работе приезжал. Там иконописи много, кажется, даже есть Рублев. И Тропинин, и Брюллов!

– Быт помещика, – подтвердила Настя, слизывая пенку с капучино. – Мне тоже нужно посмотреть, у меня этюд про обед в богатом доме!..

– Данька, кого готовит институт военных переводчиков?

Даня удивился:

– Военных переводчиков, а ты думаешь, кого? Цирковых наездников?

– Дань, я серьезно спрашиваю.

Тонечка уселась напротив, пристроила локти на коленки, а подбородок в ладони.