Жалко, что в ее клетчатой британской сумке нет темных очков! Она бы сейчас нацепила их на нос – поприветствовала таким образом весну.
Под нос вахтеру она сунула пропуск на Российское телевидение, и тот даже привстал немного со своего места – в знак уважения.
Тонечка дошла до лестницы и остановилась в раздумьях.
Если она сейчас поднимется на второй этаж к симпатичным редакторшам Наташе и Леле, то сразу выложит, что их ведущая жива-здорова, но в подполье. Они ведь небось с ума сходят, у них съемки на носу.
Значит, на второй этаж она не пойдет.
И Тонечка решила спускаться вниз.
Чем ближе к буфету, тем прекрасней пахло в коридоре – кофе, свежими булками и, кажется, жареными котлетами. Наверняка Родион опять пропадает с голоду, хотя Тонечка велела Насте как следует его кормить, не обращать внимания на протесты, если тот будет сопротивляться, и выдала средства на фураж.
Подумав о детях и о том, как они сидят в музее перед картиной Маковского и целый час рассматривают ее, она улыбнулась. Детей у нее точно никто не отнимет. Они будут с ней всегда.
А это так важно – знать, что кто-то всегда рядом…
Немного не дойдя до распахнутых дверей буфета, Тонечка стянула куртку, затолкала в рукав шарф и решительно свернула в подсобку.
В узком коридорчике стояли емкости с водой, на полках посуда стопками и горками, из кухни неслись обеденные звуки – что-то гремело, скворчало, слышались голоса.
Тонечка заглянула.
Светлана Павловна в поварском обличье – китель, фартук, колпак, – прикрыв глаза, нюхала пар, поднимающийся из большой кастрюли. Девчонка за прилавком выбивала чеки и подавала тарелки.
Светлана Павловна бросила в кастрюлю какую-то приправку, пристроила крышку, резво подбежала к духовке, распахнула – оттуда сразу запахло пирогами – и ловко вытянула противень. На нем рядами лежали ровные, блестящие, загорелые пироги.
– Вот мерзавчики! – похвалила пироги Светлана Павловна и тут увидела Тонечку.
Лицо у нее изменилось. Из румяного стало серым и резко заострилось.
– Светлана Павловна, – негромко протараторила Тонечка, – не волнуйтесь, я только что из музея «Красного Сормова». Там все в порядке.
Повариха громыхнула противнем.
– Правда, правда. Вы правда не волнуйтесь так, я все знаю и ничего никому не скажу.
– Теть Свет, Стасу десять пирожков отпускаю? – Девчонка обернулась от прилавка и тоже увидела посетительницу. – Здрасте! Вы к нам?
– Я к Светлане Павловне, – сказала Тонечка очень-очень убедительно.
– Отпускаю пирожки-то, теть Свет?
– Пять отдай, – распорядилась Светлана Павловна. – У нас три группы на выезде, еще никто не обедал. Пускай потом приходит, я ему отложу, если останутся.
Повернулась и спросила совершенно другим тоном:
– Что вам нужно?..
– Вы только в меня ничем не кидайте, – попросила Тонечка. – Я просто хочу поговорить. Можно?
Светлана Павловна вытерла полотенцем большие руки с набухшими синими жилами.
– Принесло на нашу голову, – пробормотала она себе под нос. – И лезет, и лезет, и копается, и копается! О чем говорить-то будем?..
– О Поясе Ориона, – бухнула Тонечка.
Повариха взялась рукой за сердце. Колени у нее подогнулись.
Тонечка отшвырнула куртку, ринулась и подставила табуретку.
– Теть Свет, вы чего?! – перепугалась девчонка за прилавком. – Опять сердце, да?..
Она тоже куда-то побежала, вернулась, в руке у нее была зажата упаковка таблеток. Очередь с той стороны волновалась, люди заглядывали в кухню.
– Может, «Скорую» вызвать? Или окно открыть? Тетя Света, вы как? Машунь, ей бы прилечь!
– Сейчас, сейчас, – приговаривала девчонка. – Теть Свет, вот нитроглицерин, давайте, давайте!
Тонечка сидела перед поварихой на корточках, держала за руку.
– Воды?
– Сейчас отпустит, – прошелестела повариха сухими синими губами. – Ничего…
– С ней бывает, – объясняла девчонка рядом. – Сердце плохое. А сегодня погода меняется, вон как на улице потеплело! Теть Свет, говорю, на улице потеплело, это у вас на погоду! У моей бабушки, как погода меняется, всегда гипертонический криз! Теть Свет, вам получше?
– Получше, получше, – прошептала повариха и пошевелилась на табуретке. – Ты иди, Машуня, народ обедать хочет!..
– Может, «Скорую» все же вызвать? – спросила Тонечка негромко.
– Какая еще «Скорая»! – отмахнулась повариха.
– Теть Свет, вы на улицу пока выйдите, – проговорила девчонка, поворачиваясь от прилавка. – Я справлюсь, точно-точно!..
– Пойдемте правда на воздух, – поддержала Тонечка. – Я вас проведу.
Повариха с ненавистью отняла руку, тяжело поднялась и пошла, время от времени опираясь на столы и полки.
Тонечка следовала за ней.
Светлана Павловна стянула фартук и колпак, сунула руки в рукава пальто, запахнулась и, сильно шаркая ногами, вышла в другую дверь. Тонечка следовала за ней.
Они вышли сразу на улицу, минуя телевизионный коридор.
Здесь оказалась небольшая стоянка, за ней кусты, беседка с табличкой «Место для курения», а дальше несколько старых яблонь. Должно быть, в прежние времена тут был конторский садик.
Солнце слепило, все таяло, с крыш весело капало, и воробьи возились в ветках освобожденно, по-весеннему, не так, как вчера.