Сцены из лагерной жизни

Я ложусь на койку и прикрываю глаза рукой, скоро я буду далеко, далеко отсюда… Нормален ли я, не сошел ли с ума? Где мы, кто мы, что с нами всеми?! Сколько лет «навешали» бы здесь Христу, на какой режим отправили и дошел ли бы Он до прокуратора? Скорее всего, Его бы уже растерзали здесь прапорщики и офицеры. Сон, сон, сон, сон! Свободы…

Через два дня ночью Сашка зарезал офицера и прапорщика из ШИЗО. Проглотив неимоверную дозу каких-то таблеток, он умер, не приходя в сознание, следом за своими жертвами. Его даже не били.

90-й год, Уральский лагерь

Ошибка воришки

Микуньская пересылка сталинского образца, семьдесят шестой год.

Ночь. ШИЗО. Ужасно холодно, спать невозможно, курева на три скрутки, под нарами беснуются крысы. Двадцать шесть человек в камере.

Петя Рубаненко, шепелявый ухтинский бродяга и воришка тридцати семи лет, держит прикол и смешит всех без исключения. Весельчак и простяга, он имел неосторожность послать хозяина на хуй при всех! И вот уже четвертый раз получает по пятнадцать суток через день после выхода. Причина находится, всем понятно, за что его морят. Но Петя не унывает, полон оптимизма и энергии. Невозможно без улыбки смотреть на эту физиономию, умора!

Вот он рассказывает нам, за что вообще сидит; возмущён до глубины души.

* * *

— На Привозе вертанул пиджачишко… Не новый, ношеный такой, думаю, пятерку сёрано дадут, чего не взять, взял. Ну иду, значит, к пивнушке, предлагаю одному, другому, третьему… Не берут. Не берут, и сё!

Я и так и сяк кручу, нахваливаю, не берут. В пиджаке-то ничего, расчёска да билет на автобус, шо ли. А, отдам за трёшку, думаю. Предлагаю за трёшку — не берут! С час вертелся у пивнушки, без толку!

Тут одна баба с мужиком подходят, я уже и здесь!

«Земляк, грю, как раз на тебя, прикинь…» Смотрю, баба зыркнула оком, я быстренько к ней… Короче, поторговались — отдал за четыре рубля.

Ну, похмелился я с приятелем, думаю, надо чей-то пожрать. А время десять утра, жра-ать охота, караул! С вечера не жрамши! Гляжу, идут какие-то двое, и тот кореш с бабой, что пиджак взяли. Я хотел было свалить, куда там! Ко мне…

— Где пиджак взял?

— Купил, грю, часа два назад. Купил за пятерку. Немного мал, ну и отдал за четыре им… — показываю на бабу с тем типом. Бить кинулись, гады! Оказывается, хозяин узнал свой пиджак, а те привели его ко мне.

Повязали, одним словом, дело… Я, понятно, в несознанку, не брал, и сё! Шесть суток в КПЗ били, и айда на тюрьму. Статья сто сорок четвертая, блин! Четыре года дали за пиджак. Ну дали-то еще нормально, могли пятерик вмазать, обидно просто… В пиджаке том, как выяснилось на суде, сорок семь рублей было в тайном кармашке! За трешку предлагал! Испарились деньги-то, да-а! Те, как и я, в несознанку, а я, в натуре, в глаза не видел денег-то! Бросил бы пиджак и три дня гудел себе. Сорок семь! Хозяин уперся, говорит, были, и сё, свидетелей нашел, карман тайный показывал… Четыре года! Вот дыбани, дыбани хорошо сразу, три дня гудел бы, три дня! Дурак, одним словом, невнимательный я, невнимательный. Всю жизнь страдаю за это. Свободы не иметь, вот сё так и было! Может, закрутим одну на сех, а? Ку-урить охота, караул!

Крысы и люди

Коми АССР. Весна семьдесят восьмого. Сижу в одиночке в ожидании довеска к сроку. Ночь. Камера полтора на три метра. Двухъярусная шконка, питьевой бачок на табурете, таз. Почти как в келье. Скучно. Читать и спать надоело, от мыслей можно сойти с ума. Есть ещё крысы, большие, даже огромные, серобокие твари — мои сокамерницы, которые, к счастью, ведут себя по-джентльменски — не лезут на голову. А так гуляют как у себя дома, целыми стаями. Иногда бросаю им кусочки хлеба, когда перепадает лишняя пайка, хотя в основном все съедаю сам. Пересылка не зона, тем более в одиночке… От безделья и скуки надумал поймать хотя бы одну «подружку». Попадется или нет? Слышал, что они чрезвычайно умные. Проверю.

Беру моток ниток, скручиваю потолще и прилаживаю к тазику. Минут через сорок таз повисает над полом, центральная нить тянется ко мне. Под тазиком — крошки, остатки еды. Я лежу на койке с лезвием в руках и не дышу. Одно резкое движение пальцами — и нить будет перерезана. Таз упадет на пол, и крыса окажется в ловушке.

Наконец появляются гости. Их штук пять. Они несутся к тазику, но тут же замирают. Под тазиком — тень и снедь. Снедь манит и притягивает, тень, наоборот, отпугивает. Все разом убегают под пол, и вскоре оттуда доносится страшный писк. Жду.

Вскоре снова появляются три небольшие крысы, молодняк, и начинают бег вокруг таза. Выйти на разведку их понудили старые, все ясно. Это меня подстегивает. Крысы подбираются к снеди все ближе и ближе и наконец вбегают в полосу тени. Всего на мгновение, однако успевают схватить кусочек хлеба — кровная добыча. Размявшись и проверив тень «на прочность», убегают к своим.