Сцены из провинциальной жизни

Слава Богу, Мария Регина никогда не посещала это место. Психиатрическая клиника — неподходящее место для ребенка. В первое воскресенье я попросила Жоану поехать со мной, чтобы помочь разобраться с незнакомыми поездами. Даже Жоана вернулась оттуда подавленная — не только зрелищем, которое представлял ее отец, но и вообще увиденным в этой больнице, тем, чего не должна видеть девушка.

Почему он должен здесь находиться, спросила я доктора — того, который говорил о фокусах. Он же не сумасшедший, так почему он должен находиться среди сумасшедших? Потому что у нас есть оборудование для такого рода случаев, ответил доктор. Мне бы следовало спросить, что это за оборудование, но я была слишком расстроена. Позже я это выяснила. Он имел в виду аппаратуру для шока, от которого тело моего мужа билось в конвульсиях: они надеялись таким образом сделать фокус и вернуть его к жизни.

Если бы я вынуждена была проводить все воскресенье в этой переполненной палате, клянусь, я бы сошла с ума. Я делала перерывы, прогуливалась по территории больницы. У меня была любимая скамья под деревом, в уединенном уголке. Однажды, приблизившись к своей любимой скамье, я увидела, что на ней сидит женщина с ребенком. Почти повсюду, в общественных парках, на платформах станций и так далее, скамьи были помечены: «Белые» и «Не белые», однако на этой не было надписи. Я сказала женщине: «Какой хорошенький ребенок», — или что-то в этом духе, желая выказать дружелюбие. У нее сделалось испуганное выражение лица. «Dankie, mies», — прошептала она, что означало: «Благодарю вас, мисс», и, подхватив младенца, удалилась.

«Я не такая, как они», — хотелось мне крикнуть ей вслед. Но я, разумеется, этого не сделала.

Я хотела, чтобы время проходило быстрее, и одновременно не хотела этого. Я хотела быть рядом с Марио и в то же время хотела быть подальше, быть свободной от него. Вначале я брала с собой книгу, намереваясь сидеть рядом с ним и читать. Но я не могла читать в этом месте, не могла сосредоточиться. Я думала: «Нужно заняться вязанием. Я бы могла связать несколько покрывал для постели, пока жду, чтобы прошло это вязкое, тяжелое время».

Когда я была молодой, в Бразилии, мне всегда не хватало времени, чтобы сделать все, что хотелось. Теперь время было моим злейшим врагом, время, которое никак не проходило. Как я мечтала, чтобы все это кончилось, эта жизнь, эта смерть, эта живая смерть! Какую роковую ошибку мы совершили, сев на пассажирское судно, отправлявшееся в Южную Африку!

Ну вот, это история Марио.

Он умер в больнице?

Да, он умер там. Мог бы прожить и дольше, он был крепкий, как бык. Но когда они увидели, что их фокусы не срабатывают, на него махнули рукой. Может, прекратили его кормить, не могу утверждать наверняка, на мой взгляд, он всегда выглядел одинаково, не похудел. Однако, по правде говоря, я не имела ничего против, нам хотелось освободиться, всем нам — ему, мне, докторам.

Его похоронили на кладбище неподалеку от больницы, не помню, как называется это место. Так что его могила в Африке. Я больше никогда там не бывала, но иногда думаю о нем: как он лежит там совсем один.

Который час? Я вдруг почувствовала такую усталость, такую печаль. Я всегда ужасно расстраиваюсь, когда мне напоминают о тех днях.

Остановимся?

Нет, можем продолжить. Осталось не так уж много. Давайте я расскажу вам о моих танцевальных классах, потому что именно там он меня преследовал, этот ваш Кутзее. Тогда, возможно, вы сможете ответить на один мой вопрос. И мы закончим.

В то время я не могла найти достойную работу. Не было профессиональных вакансий для таких, как я, из balet folclorico. В Южной Африке балетные труппы танцевали только «Лебединое озеро» и «Жизель», чтобы доказать, какие они европейские. И я начала работать в студии танца, как уже говорила, преподавая латиноамериканские танцы. Большинство моих учеников были, как их называли, цветными. Днем они работали в магазинах и офисах, а вечером приходили в студию, чтобы научиться последним латиноамериканским танцевальным па. Они мне нравились. Это были милые люди, дружелюбные, приветливые. У них были романтические иллюзии относительно Латинской Америки, особенно Бразилии. В Бразилии много пальм, много пляжей, думали они. Такие люди, как они, чувствовали бы себя там как дома. Я ничего не говорила, чтобы их не разочаровывать.

Каждый месяц был новый набор, такова была система в студии. Никого не выгоняли. До тех пор пока ученик платил, приходилось его обучать. Однажды, когда я пришла на встречу с новым классом, в числе учеников оказался он, и его имя стояло в списке: «Кутзее, Джон».

Не могу описать, как я огорчилась. Одно дело, когда ты балерина, которая выступает перед публикой, и тебя преследуют поклонники. К этому я привыкла. Но теперь все было иначе. Я больше не выступала на сцене, была просто преподавателем и имела право на то, чтобы мне не докучали.