Сцены из провинциальной жизни

В Южной Африке он слышал одно-два произведения Шёнберга и Берга — Verklarte Nacht, концерт для скрипки. Теперь он впервые слышит музыку Антона фон Веберна. Его предостерегали против Веберна. Веберн заходит слишком далеко, прочел он: то, что пишет Веберн, уже не музыка, а случайный набор звуков. Устроившись у радиоприемника, он слушает. Сначала одна нота, потом другая, затем еще одна, холодные, как ледяные кристаллы, растянувшиеся вереницей, как звезды на небе. Минута-другая этого упоения — и все кончено.

Веберна застрелил в 1945 году американский солдат. Это было названо ошибкой, несчастным случаем во время войны. Мозг, создавший эти звуки, эту тишину, эту звуко-тишину, был уничтожен.

Он идет на выставку абстрактных экспрессионистов в галерее Тейт. Четверть часа стоит перед Джексоном Поллоком, давая ему шанс проникнуть в себя, напуская на себя глубокомысленный вид на случай, если какой-нибудь учтивый лондонец насмешливо наблюдает за провинциальным невеждой. Картина не имеет для него никакого смысла. В ней есть что-то, недоступное его пониманию.

В следующем зале высоко на стене висит огромная картина, на которой ничего нет, кроме продолговатой черной кляксы на белом фоне. «Элегия для Испанской Республики 24» Роберта Мозеруэлла, говорится на табличке. Он поражен. Это черное пятно, угрожающее и таинственное, завладело им. От картины исходит звук, подобный удару гонга, приковывая его к месту и завораживая.

Откуда берется эта сила, почему эта бесформенная клякса, не имеющая никакого сходства с Испанией и вообще ни с чем, всколыхнула источник темных чувств в его душе? Она некрасива, но говорит властно, как красота. Почему Мозеруэлл обладает этой силой, а не Поллок, или Ван Гог, или Рембрандт? Может, это та же самая сила, что заставляет его сердце биться при виде именно этой женщины, а не другой? Созвучна ли «Элегия для Испанской Республики» чему-то в его душе? А как насчет женщины, которая должна стать его судьбой? Может быть, ее тень уже хранится у него внутри, в темноте? Сколько времени еще пройдет, прежде чем она появится? А когда это произойдет, будет ли он готов?

Он не знает ответа. Но если он встретит ее как равную — ее, суженую, — то секс будет невероятным, в этом он уверен, это будет экстаз на грани смерти, а когда после этого он вернется к жизни, то станет новым, преображенным существом. Смертельная вспышка, словно дотрагиваешься до разноименных полюсов, словно соитие близнецов, затем медленное возрождение. Он должен быть готов к этому. Готовность — это все.

В кинотеатре «Эвримен» идет показ фильмов Сатьяджита Рея. Он несколько вечеров подряд смотрит трилогию об Апу, сосредоточенно, с восхищением. В матери Апу, печальной и загнанной в ловушку, в его обаятельном, безалаберном отце он узнает, с чувством вины, собственных родителей. Но больше всего его завораживает в музыке одурманивающе сложное взаимодействие между барабанами и струнными. Длинные арии флейты, чей лад или тональность — он не силен в теории музыки, чтобы сказать наверняка, — берет его за душу, создавая чувственно-меланхоличное настроение, которое еще долго не оставляет его после того, как закончился фильм.

До сих пор он находил в западной музыке, особенно в Бахе, все, что ему нужно. Теперь он столкнулся с чем-то, чего нет в Бахе, хотя там и есть некоторые намеки: радостное подчинение рефлектирующего разума танцу пальцев.

Он рыщет в магазинах грампластинок и находит в одном долгоиграющую пластинку музыканта по имени Устад Вильяат Хан, играющего на ситаре, вместе со своим братом — судя по фотографии, младшим, — который играет на вине, и с каким-то безымянным музыкантом, играющим на табле. У него нет проигрывателя, но ему удается послушать первые десять минут в магазине. Там есть все: парящее исследование секвенций, трепещущая эмоция, стремительное движение экстаза. Он не может поверить в свое везение. Целый новый континент — и всего за девять шиллингов! Он приносит пластинку домой и убирает в картонный конверт — до того дня, когда сможет послушать снова.

В комнате под ним живет индийская супружеская пара. У них младенец, который иногда тихонько плачет. Они с мужчиной кивают друг другу, когда сталкиваются на лестнице. Женщина показывается редко.

Однажды вечером раздается стук в дверь. Это индус. Не отобедает ли он с ними?

Он принимает приглашение, но с дурными предчувствиями. Он не привык к острым специям. Сможет ли он есть, не выплевывая и не выставляя себя дураком? Но сразу же успокаивается. Эта семья — из Южной Индии, они вегетарианцы. Острые специи не являются особенностью индийской кухни, поясняет хозяин: их стали употреблять только для того, чтобы скрыть вкус гнилого мяса. Южноиндийская пища очень нежная. И действительно, так и есть. Блюда, которые перед ним ставят, — кокосовый суп, приправленный кардамоном и гвоздикой, и омлет — определенно имеют молочный привкус.