Хорошо.
Если Кэрол слишком жесткая, то сама она слишком мягкая, это надо признать. Она из тех, кто заливается слезами, когда топят новорожденных котят, кто затыкает уши, когда убивают овцу и та блеет от страха, все блеет и блеет. Она протестовала против этого, когда была моложе, и ее за это высмеивали, но и сейчас, когда ей за тридцать, она не уверена, что нужно стыдиться своей мягкосердечности.
Кэрол говорит, что ей непонятно, зачем Джон торчит на семейном сборище, но для нее причина очевидна. Он привез в любимое место своей юности отца, который, хотя ему всего шестьдесят с небольшим, выглядит стариком, совсем дряхлым, привез, чтобы тот поправился и окреп, а если уже тот не сможет поправиться, то хотя бы попрощался. По ее мнению, это выполнение сыновнего долга, что в высшей степени похвально.
Она находит Джона за сараем, где тот возится с машиной или делает вид, что возится.
— Что-то не в порядке с твоей машиной? — спрашивает она.
— Перегрелась, — отвечает Джон. — Пришлось дважды останавливаться в Дю-Туатс-Клуф, чтобы остыл мотор.
— Нужно попросить Майкла посмотреть. Он хорошо разбирается в машинах.
— Майкл занят гостями. Я сам починю.
Она уверена, Майкл с радостью ухватился бы за этот предлог, чтобы сбежать от гостей, но она не настаивает. Ей хорошо известно мужское упрямство, известно, что мужчина будет скорее бесконечно сражаться с проблемой, чем унизится, попросив помощи.
— Ты на этом ездишь в Кейптаун? — спрашивает она. — Под «этим» она подразумевает пикап «Датсун», нечто вроде легкого грузовика, которые ассоциируются у нее с фермерами и строителями. — Зачем тебе грузовик?
— Нужен, — лаконично отвечает он, не объясняя, для чего именно.
Она не смогла удержаться от смеха, когда он прибыл на ферму, сидя за рулем этого грузовика, — с бородой, растрепанными волосами и в своих «совиных» очках, а рядом с ним — похожий на мумию отец, чопорный и смущенный. Жаль, что она их не сфотографировала. А еще ей хотелось бы тихонько поговорить с Джоном насчет его прически. Но лед еще не сломан, и с такими интимными вещами лучше подождать.
— Мне велено позвать тебя к чаю, чаю с melktert, который испекла тетя Джой.
— Приду через минуту, — отвечает он.
Оба говорят на африкаанс. Его африкаанс прихрамывает, она подозревает, что ее английский лучше, чем его африкаанс, хотя, поскольку она живет в глуши, platteland, ей редко приходится говорить по-английски. Но они говорят друг с другом на африкаанс с детства, ей не хочется смущать его предложением перейти на другой язык.
Она считает, что его африкаанс ухудшился из-за переезда — сначала в Кейптаун, в «английскую» школу и «английский» университет, потом за границу, где не услышишь ни слова на африкаанс. «In ’n minuut», — говорит он: через минуту. Это ошибка такого рода, к которой сразу же прицепится Кэрол и станет насмехаться. «In ‘n minuut sal meneer sy tee kom geniet», — скажет Кэрол: через минуту его светлость явится откушать чаю. Нужно защитить его от Кэрол или хотя бы попросить Кэрол не подкалывать его эти несколько дней.
В тот вечер она постаралась сесть рядом с ним. На ужин то, что осталось от обеда, основной трапезы дня: холодная баранина, разогретый рис, зеленые бобы с уксусом.
Она замечает, что он передает блюдо с мясом, не положив себе ни кусочка.
— Ты не ешь баранину, Джон? — осведомляется Кэрол с другого конца стола с интонацией нежнейшей заботы.
— Не сегодня, благодарю, — отвечает Джон. — Ek het my vanmiddag dik gevreet’: я до отвала наелся днем свинины.
— Значит, ты не вегетарианец. Ты не сделался вегетарианцем, пока был за границей.
— Не вегетарианцем, строго говоря. Dis nie ‘n woord waarvan ek hou nie. As ‘n mens verkies om nie so veel vleis te eet nie… — Ему не нравится это слово. Если человек предпочитает не есть так много мяса…
— Ja? — говорит Кэрол. — As ‘n mens so verkies, dan?.. Так что же ты все-таки предпочитаешь?
Теперь уже все смотрят на него. Он начинает краснеть. Ясно, что он понятия не имеет, как отделаться от доброжелательного любопытства собравшихся. И если он бледный и худой, каким не должен быть настоящий южноафриканец, то, быть может, это объясняется не только тем, что он так долго жил среди снегов Северной Америки, но и тем, что он действительно слишком давно не ел хорошей баранины Кару? As ‘n mens verkies… — что он собирается сказать дальше?
Он отчаянно краснеет. Взрослый мужчина, а краснеет, как барышня! Пора вмешаться. Она успокаивающим жестом дотрагивается до его руки.
— Jy wil seker se, John, ons het almal ons voorkeure: у всех нас свои предпочтения.