Сцены из провинциальной жизни

Кэрол убеждена, что Джон не подарок, да и остальные из клана Кутзее, несмотря на все их добродушие, вероятно, согласятся с этим. Почему же Марго придерживается иного мнения, почему все еще верит в Джона? Как ни странно, это из-за того, как они с отцом относятся друг к другу: если не с нежностью, то хотя бы с уважением.

Эти двое были когда-то злейшими врагами. Вражда между Джеком и его старшим сыном была темой, по поводу которой столько качали головой. Когда сын исчез за границей, родители старались делать хорошую мину при плохой игре. Он уехал делать научную карьеру, утверждала мать. И годами рассказывала, что Джон работает в Англии ученым, даже когда стало ясно, что она понятия не имеет, где именно он работает и чем занимается. «Вы же знаете Джона, — говорил отец, — он такой независимый». Независимый — что это означает? Кутзее не без оснований решили, что это означает вот что: он отрекся от своей страны, от своей семьи, даже от родителей.

Потом Джек и Вера начали рассказывать другое: Джон, оказывается, не в Англии, а в Америке, делает еще более солидную карьеру. Время шло, и за неимением определенных новостей интерес к Джону и его успехам угас. Он и его младший брат стали просто двумя среди тысяч молодых белых мужчин, которые сбежали от службы в армии, оставив обескураженную семью. Он уже почти исчез из их коллективной памяти, как вдруг приходит новость о его скандальном выдворении из Соединенных Штатов.

«Все эта ужасная война», — говорил отец: мол, все это из-за войны, в которой американские мальчики должны отдавать жизнь ради азиатов, которые, похоже, ничуть за это не благодарны. Ничего удивительного, что рядовые американцы против. Неудивительно, что они выходят на улицы. Джона схватили на улице во время демонстрации протеста, к которой он не имел никакого отношения, то, что за этим последовало, — просто недоразумение.

Не этот ли позор сына и не необходимость ли из-за этого лгать превратили Джека в трясущегося, преждевременно состарившегося человека?

— Наверно, ты рад снова увидеть Кару, — говорит она Джону. — Ты не испытываешь облегчения оттого, что решил не оставаться в Америке?

— Не знаю, — отвечает он. — Конечно, среди всего этого, — она понимает, что он имеет в виду: небо, этот простор, огромное окружающее их безмолвие, — я чувствую себя одним из тех немногих, кому повезло. Но, вообще говоря, какое будущее у меня в этой стране, где мне никогда не было места? Может быть, окончательный разрыв был бы лучше всего. Оторвать себя от того, что любишь, и надеяться, что эта рана заживет.

Искренний ответ. Слава богу.

— Я поговорила вчера с твоим отцом, Джон, пока вас с Майклом не было. Не думаю, что он вполне понимает твои планы. Я говорю о Мервевилле. Твой отец уже не молод, и он нездоров. Ты не можешь забросить его в чужой город и думать, что он сможет сам о себе заботиться. И ты не можешь ожидать, что остальные члены семьи подключатся и будут его опекать, если что-то пойдет не так. Это все. Все, что я хотела сказать.

Он не отвечает. У него в руке кусок проволоки от старой изгороди, который он подобрал. Раздраженно размахивая проволокой и сшибая головки цветов, он спускается по склону, образованному разрушенной стеной запруды.

— Не надо так! — просит она, шагая за ним следом. — Ради бога. Поговори со мной! Скажи, что я ошибаюсь! Скажи, что я не права!

Он останавливается и поворачивается, глядя на нее с холодной враждебностью.

— Позволь прояснить тебе ситуацию с моим отцом, — говорит он. — У отца нет никаких сбережений, ни цента, и нет страховки. Он может надеяться только на государственную пенсию: сорок три ранта. Так что, несмотря на возраст, несмотря на слабое здоровье, ему приходится продолжать работать. Вдвоем мы зарабатываем в месяц столько, сколько продавец автомобилей зарабатывает в неделю. Мой отец сможет бросить работу, только если переедет в какое-то место, где расходы на жизнь ниже, чем в городе.

— Но зачем вообще переезжать? И почему в Мервевилль, в какую-то старую развалюху?

— Мы с отцом не можем жить вместе до бесконечности, Марджи. От этого мы оба несчастны. Оба. Это противоестественно. Отцы и сыновья не должны жить в одном доме.

— Твой отец не кажется мне человеком, с которым трудно ужиться.

— Может быть, а вот со мной ужиться трудно. Проблема в том, что я не хочу делить жизненное пространство с другими.

— Значит, вот из-за чего вся эта затея с Мервевиллем — из-за того, что ты хочешь жить один?

— Да. И да, и нет. Я хочу иметь возможность быть одному, когда захочется.

Все Кутзее собрались на веранде — пьют чай и праздно болтают, наблюдая, как Майкл и три его юных сына играют в крикет на открытом werf.

Вдали на горизонте появляется облако пыли.

— Должно быть, это Лукас, — говорит Майкл, у которого самое острое зрение. — Марджи, это Лукас!