Сцены из римской жизни времен императора Клавдия (СИ)

Только кладя последний камень, понимаешь, что дом уродлив и в нем никто не станет жить, записывая последнее слово ясно ощущаешь, что все стихотворение полное таланта и ума оказалось никчемным и бездарным и никогда в нем не было ни таланта, ни ума.

Месслаина (Эпод).

Кончено дело

темной моей любви,

жизни осталось,

хоть ее не живи.

Всякой надежды

вышел сегодня срок,

ты не услышишь

жалобу, стон, упрек.

Кто бы подумал,

кто б угадал, что так

нам расставаться -

дальше судьба пуста.

Тут не поможешь,

но помолись богам

темным Аида,

чтобы мне легче там.

Я отпускаю,

ты отпусти меня,

спрячусь, не спрячусь -

всяко убьют на днях.

Я б не хотела,

чтоб на твоих глазах -

помни живою

в радости и в слезах.

Смерть-то осушит

слёзы, захолодит,

вынет из сердца

боль и последний стыд.

Страшно, как страшно,

нет ничего страшней

смерти живому

все мы в долгу у ней.

Жизнь это место

всякой любви и тьмы,

в ней заплутали,

в ней потерялись мы.

Они сжимают друг друга в объятьях с неистовой силой. Как будто это юные любовники, а не видавшая виды, да еще какие виды, семейная пара.

Мессалина.

Все жертвы подземным богам не в прок

были, сами сойдем

в скорости к ним, неизвестен срок,

выстрел произведен.

Клавдий.

Теперь только ждать - долетит стрела,

стоять на месте, терпеть,

не зря чтоб верная плотно смерть

на тетиву легла.

Мессалина.

Поднявшись на липких, черных крылах

уметил в сердце Амур,

не промахнется, я как была

в грудь остриё приму.

Погибну с этим, с одним из тех,

с кем было так хорошо

не то что с тобою делить постель,

вот что скажу еще:

Прощай, нелёгкою для тебя

нежность моя была

пришли палача - я кому дала,

всё это не любя.

Клавдий.

И мне не долго осталось жить

разве полет стрелы

остановился - летит, дрожит

режет и рвет узлы

пряжи у парки в руках седой

в тихом ее аду.

Что ж ты наделала, за тобой

скоро и я сойду.

Обнимает Мессалину.

Клавдий.

В разреженном воздухе власти

дурно ли хорошо,

жить мы пытались,

легко и по-своему.

Так

как никто еще здесь не пытался.

Смотри на нас, на счастливых, Рим.

Не замечая обузы

шли себе потихоньку,

Ни к чему нектар и амброзия,

привыкшим к вину и хлебу.

Бог Главк - покровитель таких, как мы,

невесть как, невесть каким из ветров,

занесенным сюда, на вершину мира.

Смотри на нас, на счастливых, Рим.

Не принимали всерьез

всю эту жизнь

опасную, нежную, грешную -

в изысканном распутстве,

в чистой любви проводили дни

и каждый

как молитва бессмертным,

легкоживущим богам.

Смотри на нас, на счастливых, Рим.

Ненадолго задумывается, потом продолжает.

Я знаю, что нельзя произнести

слова такие

нелепые, нежданные, глухие

"меня прости"

Мессалина.

А ты не забывай меня - с другими

не лучше будет,

смерть скорая расставит и рассудит,

устанешь с ними,

намаешься и заспешишь к Аиду

к последней встрече,

я жду тебя, к тебе нагая выйду -

вдвоем-то легче.

Эксод.

Император уходит, по пути он несколько раз оглядывается назад, но не замедляет шаг. Что тут можно сделать. Как только он исчезает из виду, на сцене появляются вооруженные люди. Хор, понимая, что сейчас начнется, покидает сцену. Мессалина явно трусит, стараясь отбежать, чем-то отгородиться от вооруженных людей. У нее еще кое-что припасено в складках платья. Вряд ли все пришедшие по ее душу солдаты вернутся невредимыми. Здесь не чертова Стоя, чтобы подыхать безропотно как корова на скотобойне.

Строфа 1.

Убьют, конечно, такая живость нравов

с долгой жизнью не совместима,

особенно в наших краях,

на таких высотах.

В политике лучше холод,

во всяком случае, не привлекает внимание

лишнее тех, кто пришел с оружием.

Антистрофа 1.

Всё проститься -

глупость - пусть будет глупость,

кровожадность - пусть кровожадность,

всё, только не желание счастья,

не умение быть счастливым,

не живая душа человеческая.

Строфа 2.

Темная стихия народ,

безжалостная,

погибелью полна,

жадная

до всего счастливого,

стремиться поглотить, залить его.

Антистрофа 2.

Не прощает плывущих по ней,

крутобокому

кораблю гибель сулит

море народное,

воздуху сохранить до дна,

никому нельзя - умираем водой.

Хор покидает сцену.

Мессалина.

Сады Лукулла. Жирная земля,

должно быть занесенная из дальних

краев, где воевал любитель вишен,

на римской бы такое не взошло

азийское обилие. Светает,

уже не страшно, мысли забегают

вперед - опережают смерть - что в Орке