Сцены из жизни богемы

— Что с тобою? — его Родольф. — Ты как будто сам не свой.

— Увы, у меня уже двадцатые сутки продолжается страстная неделя, — ответил художник, прибегая к аллегории.

Для Родольфа ответ был ясен как день.

— Селедка и редька? Понимаю. Помню.

И в самом деле, у Родольфа было еще солоно на душе от воспоминаний о времени, когда он поневоле питался одной селедкой.

— Черт возьми! Проклятье! Дело дрянь, — промолвил он. — А я собирался занять у тебя сто франков.

— Сто франков! — вскричал Марсель. — Ну и чудак! Просить такую сказочную сумму в день, когда всякий порядочный человек сидит на мели! Ты что, гашиша наглотался?

— Увы, я вообще ничего не ел, — Родольф. И он оставил приятеля на берегу Чермного моря.

С полудня до четырех Родольф поочередно брал курс на все знакомые дома, он обегал полгорода, прошел по меньшей мере восемь лье, но все безуспешно. Пятнадцатое число давало себя знать решительно всюду, между тем приближалось обеденное время. Но обед, судя по всему, не приближался, и Родольфу стало мерещиться, будто он находится на плоту «Медузы».

На мосту Пон-Неф его вдруг осенила мысль.

— Да что же это я! — вспомнил он и повернул обратно. — Ведь сегодня пятнадцатое апреля! Пятнадцатое апреля! У меня ведь на сегодня приглашение к обеду!

Он пошарил в кармане и вынул карточку, где было напечатано:

Застава Ля-Виллет.

«Великий победитель». Зал на 300 персон. 15 апреля 184… года.

Годичный банкет в честь дня рождения

Мессии Человечества.

Пропуск на одного человека.

Внимание!

Пропуск дает право лишь на полбутылки вина!

«Я не разделяю убеждений учеников Мессии… но охотно разделю с ними трапезу», — подумал Родольф. И он стремительно, как на крыльях, преодолел расстояние, отделявшее его от заставы.

Когда он примчался к «Великому победителю», там уже собралась огромная толпа… В зале, рассчитанном на триста человек, набилось по крайней мере пятьсот. Перед взором Родольфа до самого горизонта тянулась лента из телятины с морковным гарниром. Наконец подали суп.

Гости только было поднесли ложку ко рту, как пятеро штатских и несколько полицейских во главе с комиссаром ворвались в зал.

— Господа, — объявил комиссар, — по распоряжению начальства банкет запрещен. Предлагаю разойтись.

— Что за досада! — говорил Родольф, выходя вместе с остальными. — Злой рок у меня под самым носом расплескал суп!

Он уныло поплелся домой и пришел к себе около одиннадцати.

Господин Бенуа его поджидал.

— А, наконец-то! — воскликнул хозяин. — Вы не забыли того, что я сказал вам утром? Принесли деньги?

— Я должен получить их ночью, а вам отдам завтра утром, — отвечал Родольф и стал искать в швейцарской свои ключ и свечку. Но их там не оказалось.

— Очень сожалею, господин Родольф, но вашу комнату я сдал, а свободной у меня нет, — господин Бенуа. — Придется вам поискать пристанища в другом месте.

Родольф был человек мужественный, и перспектива провести ночь под открытым небом не пугала его.

В крайнем случае, если погода испортится, можно переночевать в литерной ложе «Одеона», как это ему уже случалось. Но он решил потребовать у господина Бенуа свои вещи, каковые состояли из связки рукописей.

— Что правильно, то правильно, — ответил хозяин, — имущество ваше я не имею права задерживать. Оно осталось в комнате. Если особа, которая в ней поселилась, еще не спит, мы можем туда войти.

Комнату сняла девушка по имени Мими — та самая, с которой Родольф некогда исполнял чувствительный дуэт.

Они сразу же узнали друг друга. Родольф что-то шепнул Мими и тихонько пожал ей руку.

— Смотрите, какой ливень! — сказал он, обращая ее внимание на разразившуюся грозу.

Мадемуазель Мими тут же направилась к господину Бенуа, который дожидался в уголку.

— Сударь, — проговорила она, указывая на Родольфа, — это тот самый господин, который должен был прийти ко мне… Если меня будут спрашивать — скажите, что я не принимаю.

— Вот как! — пробормотал господин Бенуа, передернувшись. — Что же, ладно!

Пока мадемуазель Мими наспех готовила ужин, пробило двенадцать.

«Ну вот, — подумал Родольф, — пятнадцатое число позади, и теперь можно считать, что я благополучно миновал Мыс бурь».

— Дорогая Мими, — сказал он, — обнимая и целуя девушку в шею у затылка. — Вы ни в коем случае не могли бы выставить меня за дверь. У вас есть шишка гостеприимства.

XI КАФЕ БОГЕМЫ

Вот благодаря какому стечению обстоятельств Каролюс Барбемюш, литератор и философ-платоник, на двадцать четвертом году жизни приобщился к богеме.