– Гром и молния! – вскричал Шонар вне себя от ужаса,– мой рояль все играет. Тут какое-то наваждение!
– Фантас… магория…– завопил Коллин и выронил одну из бутылок, которые держал в руках.
– Чертовщина,– завизжал Родольф.
В самый разгар этого кошачьего концерта дверь неожиданно отворилась, и на пороге появился человек с канделябром, в котором горели розовые свечи.
– Что вам угодно, господа?– спросил он приятелей, вежливо кланяясь.
– Боже, что я наделал! Я ошибся! Попал не к себе! – воскликнул Шонар…
– Извините нашего друга, сударь,– подхватили Коллин и Родольф, обращаясь к незнакомцу.– Он напился до чертиков.
Вдруг сквозь пьяный угар Шонара осенила трезвая мысль: он прочел на своей двери надпись, сделанную мелом:
– Да нет же, нет! Я действительно у себя,– вскричал он.– Вот визитная карточка, которую оставила мне Феми к Новому году. Конечно, это моя дверь!
– Боже ты мой! Я весьма смущен, сударь…– проронил Родольф.
– Поверьте, сударь,– прибавил Коллин,– я всецело разделяю смущение моего друга.
Молодой человек не удержался от смеха.
– Соблаговолите зайти ко мне на минутку,– ответил он,– и ваш друг, конечно, сразу убедится, что он ошибся.
– Охотно.
Тут поэт и философ, подхватив Шонара под руки, ввели его в комнату, или вернее сказать,– во дворец Марселя, которого читатель, вероятно, уже узнал.
Шонар обвел комнату мутным взглядом и прошептал:
– Как украсилось мое жилище! Просто поразительно!
– Ну что? Теперь убедился? – спросил его Коллин.
Но тут Шонар заметил рояль, подошел к нему и заиграл гаммы.
– Эй, вы там, послушайте-ка! – сказал он, беря аккорды.– Все благополучно! Скотинка узнала хозяина! Си, ля, соль, фа, ми, ре! О-о! Проклятое ре! Ты неисправимо! Говорил же я, это мой рояль.
– Он настаивает на своем!– Коллин Родольфу.
– Он настаивает на своем! – повторил Родольф, обращаясь к Марселю.
– А это что? – добавил Шонар, показывая юбку, усеянную блестками, которая валялась на стуле.– Скажете, это не мой наряд?
И он в упор посмотрел на Марселя.
– А это? – продолжал он, снимая со стены повестку судебного исполнителя, о которой говорилось выше.
И он стал читать:
– Ну и ну! Что же, по-вашему, я не тот господин Шонар, которого выселяют через судебного исполнителя и которого почтили гербовым сбором в сумме пяти франков? А это что такое? – продолжал он, увидав на ногах Марселя свои ночные туфли.
– Ведь это же мои шлепанцы, вышитые любезной мне рукой! Теперь вы, сударь, объясните, как вы попали к моим ларам? – спросил он Марселя.
– Господа,– ответил тот, обращаясь к Коллину и Родольфу,– признаю: ваш друг,– и он указал на Шонара,– действительно у себя дома.
– Ну вот и отлично,– воскликнул Шонар.
– Но и я,– продолжал Марсель,– я тоже у себя дома.
– Однако,– перебил его Родольф,– если наш друг узнаёт…
– Да, если наш друг…– подхватил Коллин.
– И если вы, со своей стороны, тоже помните… то как же могло случиться…
– Да, как же могло случиться…– повторил Коллин, словно эхо.
– Благоволите присесть, господа,– ответил Марсель.– Сейчас я вам разъясню эту загадку.
– Не спрыснуть ли нам разъяснение? – заикнулся Коллин.
– И не закусить ли малость? – добавил Родольф.
Молодые люди уселись за стол и дружно набросились на холодную телятину, которой они запаслись в погребке.
Тут Марсель рассказал о том, что произошло утром между ним и хозяином, когда он приехал сюда с вещами.
– В таком случае вы, сударь, вполне правы: мы находимся у вас,– сказал Марселю Родольф.
– Нет, нет, сударь, вы у себя дома,– учтиво ответил Марсель.
Но потребовалось немало труда, чтобы втолковать Шонару, что именно произошло. Тут приключился забавный инцидент, подливший масла в огонь. Разыскивая что-то в буфете, Шонар обнаружил там сдачу с пятисотфранковой ассигнации, которую господин Бернар утром разменял для Марселя.
– Так я и знал! Случай никогда меня не подведет! – вскричал он.– Теперь припоминаю: ведь я утром вышел из дому, твердо надеясь, что он мне подвернется! А он, узнав, что я просрочил все платежи, сам явился сюда, но как раз в мое отсутствие. Мы разошлись, вот и все. Вот здорово, что я оставил ключ в ящике!
– Счастливое заблуждение,– прошептал Родольф, наблюдая, как Шонар укладывает монеты ровными стопочками.
– Мечта, обольщение – такова жизнь,– добавил философ.
Марсель хохотал.
Час спустя все четверо крепко спали.