Сцены из жизни богемы

И Марсель стал напевать следующие куплеты:
При виде ласточки проворной,
Что к нам с весной примчалась вновь,
Я вспомнил взор и смех задорный
И милой девушки любовь.
Сидел печально целый день я
И старый календарь листал.
Мелькали светлые виденья,
И счастьем каждый лист дышал.
Нет, песня юности не спета,
Неугасим любовный пыл,
И, услыхав твой стук, Мюзетта,
Тебе поспешно б я открыл.
Коль сердце у меня, как прежде,
Дрожит при имени твоем, Вернись!
Я буду жить в надежде,
Что гимн любви мы вновь споем.
Свидетельница страсти нашей -
Вся мебель в комнате моей
Становится нарядней, краше
И ждет тебя. Приди скорей!
Тоскует по тебе кушетка
И мой вместительный бокал,
Когда мы пили, я нередко
Тебе глоточек уступал.
Тебя я вижу в белом платье,
И ты опять его надень.
Хочу, как раньше, погулять я
С тобой в лесах в воскресный день.
А вечером под сенью дуба
Мы сможем вновь вина хлебнуть,
В котором ты мочила губы,
Пред тем как песню ввысь метнуть…
Неверной негде приютиться.
О друге стала вспоминать
И прилетела резвой птицей
На старое гнездо опять.
Но я не трепетал, целуя
Уста красотки молодой.
Я видел пред собой чужую,
И стал Мюзетте я чужой.
Прощай! Ты умерла, я знаю,
С любовью краткой, как весна.
И наша юность огневая
В календаре погребена.
Но все ж из пепла гробового
Блеснет воспоминанья луч
И нам на миг подарит снова
Потерянного рая ключ.

– Ну что, теперь ты мне веришь?– Марсель, пропев последние строки.– Моя любовь к Мюзетте окончательно умерла, и я даже ее отпел,– добавил он с иронией.

– Бедный друг мой! У тебя разум борется с сердцем, смотри, как бы сердце не было убито.

– Оно уже убито,– отвечал художник.– Мы люди конченые, старина. Мы умерли и похоронены. Юность мимолетна! Где ты ужинаешь сегодня? Хочешь, пойдем поужинаем, как бывало, за двенадцать су в ресторане на улице Дюфур, где подают на деревенских фаянсовых тарелках и где мы после обеда вставали совсем голодные,– предложил Родольф.

– Ну, уж нет! – возразил Марсель.– Я готов созерцать прошлое, но только сквозь бутылку хорошего вина, сидя в удобном кресле. Что поделаешь, я уже развратился. Теперь у меня самый изощренный вкус.