Сцены из жизни Максима Грека

Такого ответа не ожидал Даниил.

— Твоя милость забывает, что мы не на Святой Горе, — запальчиво проговорил он. — Молодо государство наше и неопытно, горе нам, ежели искус сомнения закрадется в душу верующего.

Подняв руку, святогорец заставил его замолчать.

— Ты, Даниил, представляешься мне человеком просвещенным и любознательным. Неужто, по-твоему, разумно пренебречь сутью и сохранить искаженную форму? Что лучше: идти, не замечая того, по ложному пути или, пораскинув умом, снова выйти на правильную дорогу? Куда придем мы, следуя по неверному пути?

— Ты сам не ведаешь, где находишься, — откровенно сказал Даниил. — Ведь ты иноземец и не знаешь, что мы тут погрязли в грехах. Оскудели христианские нравы, новое поколение забывает священные догмы. Мужчины пьянствуют, грешат, заботясь лишь о нечистой плоти. А женщины даже превзошли их. Не только в простолюдинах укоренилось зло, оно в боярах и правителях, столпах княжества. Погляди на наших молодых бояр, погрязли они в распутстве. В бога не верят, о церкви слышать не желают. Падки до увеселений, трудолюбия нет у них, и помышляют лишь об утехах мимолетных. Носят золотые украшения, красятся и мажутся, подобно женщинам. Совращение повсюду великое, отец Максим, от проклятого содомизма и другого распутства.

Даниил пришел в волнение. Он говорил возбужденно, на его розоватом лбу выступили капельки пота.

— И, по-твоему, святой игумен, — сказал Максим, — все это не связано с ошибками в священных книгах и со многими прегрешениями, отягощающими нас, людей божьих, монахов и попов?

Даниил хотел что-то возразить, но лишь молча перекрестился.

— Кто ты такой, монах? — вскричал Иона. — На кого ополчился? И что собираешься делать здесь, у нас?

Игумен в гневе вскочил с лавки. Теперь уже нелегко было прервать поток его слов. Но Даниил решительным жестом заставил его замолчать и обратился к Максиму ласково, как в начале беседы:

— Дражайший брат, быть может, и прав ты. Ты — само знание, само просвещение, а мы людишки темные, неученые. О каких прегрешениях ты говоришь?

— Отец Даниил, я слыхал, будто ты получил игуменство в нарушение устава, — глядя ему в глаза, сказал Максим. — Так ли это?

— Не тебе судить, монах! — стукнул кулаком по столу Иона.

— Судить будет бог, святой игумен. Он рассудит по своему разумению.

— Знаю, кто задурил тебе голову! — стукнул опять кулаком Иона.

— Не впадай во искушение, святой отец, грех это, — остановил его Даниил и со вздохом обратился к Максиму: — Видно, дурные люди, дражайший брат, подучили тебя так говорить. Но ты не должен им верить. Они желают зла монастырям и церкви.

— А правдивы ли слухи, будто поставили тебя, нарушив устав? — снова спросил Максим.

— Пусть судит о том господь, — ответил Даниил.

— Аминь! — проговорил святогорец. — Но и во многом другом далеки вы от старых порядков. Своего митрополита уже многие годы назначаете не как положено. Точно и нет патриархии! Ваш князь сажает кого вздумает, и вы не спрашиваете разрешения вселенского пастыря. Угодно сие богу?

— Горе тебе! — воскликнул Иона. — Ты и князя осмеливаешься осуждать! Велика твоя гордыня.

— Не лица осуждаю я, а дела, — ответил Максим.

— И тут тебя обманули, — возразил Даниил. — Великий князь и наш священный синод действуют не бесчинно, не самовольно, у них есть на то дозволение вселенского пастыря, есть патриаршая грамота.

— Патриаршая грамота? — с удивлением переспросил Максим. — Кто из вселенских патриархов подписал ее? Почему неведомо о том в патриархии?

— Это, святой отец, знает князь и митрополичий собор. Там и хранится грамота. И в чем еще, по-твоему, мы нарушаем церковный устав?

Теперь Даниил совершенно успокоился. В то время как Иона при каждом неожиданном возражении в гневе обрушивался на святогорского монаха, Даниил невозмутимо руководил беседой, стараясь обстоятельно ответить греку на все вопросы.

Когда Максим собрался уходить, была уже полночь. Закрыв за ним дверь, Иона опять стукнул кулаком по столу и сказал:

— Одному господу известно, как я сдержался. Уж готов был изгнать его из кельи, как сатану — из священного храма. Тщатся представить его святым, не видят, в какую пропасть за грехи несметные низверг их господь. Брат Даниил, не могу я переносить этого монаха, не могу. Боже, прости мои прегрешения.

— Не дело ты говоришь, Иона, — возразил Даниил. — Не забывай слова отца нашего Иосифа: лукав дьявол, но господь бывает еще лукавей. Пускай он открывает свою душу, как на исповеди, ты его выслушай до конца, а потом подними копье и пронзи дьявола, как святой…

— Ох! Недостает мне терпенья, — вздохнул Иона.

— И мне нелегко, но да явится мне дух отца нашего, — перекрестился Даниил.

Осенил себя крестным знамением и Иона.

— Господи боже, святой архангел, низвергни его в пропасть! Пускай отправляется туда, откуда явился. Зачем ты послал его сюда, зачем он нам? Пусть уезжает, вот что надобно, Даниил. У государя к нему доверие большое, считает он святогорца мудрым, всезнающим.

— У государя свои заботы, Иона, — покачал головой Даниил.