Сцены из жизни Максима Грека

— Пускай уезжает, пускай уезжает, услышь меня, боже, — продолжал бормотать Иона. — Проклятый! Смутил он мою душу.

Он поспешно перекрестился и засеменил в соседние покои. Вскоре он вышел оттуда, неся братину и две чарки.

УЧЕНЫЕ

Москва отмечала знаменательное событие. Из Владимира, древнего города, со старинными храмами и одним из самых замечательных русских соборов,[58] привезли в столицу для подновления древние чудотворные иконы Вседержителя и Богородицы. Москвичи высыпали на улицу посмотреть крестный ход. Впереди шли съехавшиеся издалека епископы, игумены, священники с хоругвями,[59] крестами, репидами.[60] Толпы верующих — удивительно, что в городе оказалось столько людей, — затопили улицы Кремля и Большого посада. Приблизиться к иконам было невозможно. Но и те, кому удалось взглянуть на них, почти ничего не увидели, так сильно потемнели от времени краски. На темном фоне поблескивали лишь оклады, светлые пятна одеяний, глаза потускневших ликов, золотистые поля и небеса.

Две иконы были старинные, очень редкие, Богородица и Деисус.[61] Богородицу изобразили стоящей во весь рост, как она четыреста лет назад явилась Андрею Боголюбскому[62] и указала место, где он должен воздвигнуть большой белый храм и поместить туда византийский образ девы Марии с младенцем. На другой иконе, еще более древней и редкой, был изображен Спаситель, совсем молодой, почти отрок. Справа же от него не богородица, а ангел. И слева тоже ангел — вместо Иоанна Предтечи.

Кто-то назвал последнюю икону еретической. Слова эти дошли до ушей митрополита Варлаама, и он встревожился. Когда Деисус принесли в митрополичьи покои, добрый Варлаам послал за Максимом, чтобы показать ему старинный образ и выслушать его мнение.

— Непристойная хула, святой брат, говорить такое о священной иконе, — сказал митрополит. — Но я, грешник темный, в недоумении вопрошаю тебя, почему старинный иконописец решил изобразить Спасителя здесь, на Деисусе, столь молодым? И потом, достойно удивления, почему вместо молящейся богородицы справа изображен ангел и вместо Иоанна Предтечи тоже ангел.

Максим перекрестился, подошел поближе и долго рассматривал икону. Епископы, бояре, дьяки и все прочие, собравшиеся в покоях, молча ждали, что он скажет. Только Варлаам несколько раз прерывал молчание, делился и другими своими сомнениями: почему надлежащей надписи на иконе нет? И разве не положено одному из ангелов держать свиток, где начертано моление господу? И пускай, мол, святой брат поглядит хорошенько, кругов славы здесь тоже не видно; Спаситель изображен с непокрытой головой; у него нет ни бороды, ни усов, хотя принято рисовать его немолодым, строгим, с черной бородой и вьющимися волосами.

Святогорец довольно долго хранил молчание. Потом, обратившись к Варлааму, заговорил с почтением:

— Все твои замечания, святой митрополит, справедливы, ибо сообразуются с канонами. Но да позволит мне сказать твое преподобие, образ этот ничем не нарушает святость иконописи, в нем нет ничего еретического, сюжет верен богословию и прелесть его — духовная, ибо, по словам Василия Великого,[63] исходит она не от плоти, а от духа.

— Аминь! — провозгласил Варлаам и все епископы, бояре и дьяки.

А Максим продолжал давать разъяснения. Ничего не значит, говорил он, что мастер отошел от канонов, нарисовав вместо богородицы и Иоанна Предтечи двух ангелов. Похвально, когда художник блюдет каноны, но разве не важней передать живую и чистую одухотворенность образов и картин, тем самым сохраняя божественность? Да разве священное искусство иконописи не лестница, по которой мы, грешники, поднимаемся, удаляясь от этого суетного плотского мира и приближаясь к божественному нетленному?

— Нам известны иконы, святой владыка, где соблюдены каноны, но тщетно искать в них божественность, ибо рукой мастера не водил бог. Рисуют лицо Спасителя как положено, все делают так, как требует устав. Но души нет, от лика господнего не веет божественным духом. И зачем нам устав, коли искажается божественная суть? Создавая сей образ, иконописец исходил от пророчества Исайи,[64] где господь молод и пророк называет его ангелом Большого совета. И тогда у него, подобно ангелу, должны быть крылья, вот в чем ошибка мастера. Но не столь важно, что нет крыльев; посмотри, владыка, на его святой лик. Открытый божественный лоб излучает истинный свет всезнания. Погляди, каким смиренным величием веет от его главы, а глаза у него светлые и большие. Маленькие уста — это мир и милосердие, нос — само божественное простодушие, с подбородка струится миро святости, и весь лик выражает прямодушие и доброту. Все черты Спасителя, как мы видим, человеческие, ибо, по словам апостола Павла, он сделался подобный человекам и по виду стал как человек. А сквозь человеческое светится божественное. Посему облик Спасителя не плотский, а духовный. И посему достойно восхищения мастерство иконописца.