Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время

В Южную Африку мы – мой муж, я и две наши дочери – перебрались из Анголы. В Анголе муж работал в газете, а я в Национальном балете. Однако в 1973-м правительство ввело чрезвычайное положение и газету закрыло. Мало того, оно вознамерилось призвать мужа в армию – тогда призывали всех мужчин моложе сорока пяти лет, даже тех, что не были гражданами страны. Вернуться в Бразилию мы не могли, там все еще было слишком опасно, в Анголе нам тоже ничего не светило, ну мы и уехали – сели на судно и поплыли в Южную Африку. Мы были не первыми, кто так поступил, – и не последними.

А почему именно Кейптаун?

Почему Кейптаун? Да без какой-либо особой причины, просто у нас был там родственник, двоюродный брат мужа, владелец овощной лавки. Только-только приехав, мы поселились у него, ждали, когда нам оформят вид на жительство. И им, и нам было трудно – девять человек в трех комнатах. Потом муж нашел работу охранника и мы смогли позволить себе собственную квартиру. В Эппинге, так назывался этот район. А несколько месяцев спустя, как раз перед катастрофой, мы переехали снова в Уинберг, поближе к школе, где учились дети.

Вы о какой катастрофе говорите?

Работа у мужа была ночная, он охранял склад неподалеку от доков. Охранял в одиночку. Произошло ограбление – в склад ворвались бандиты. Они набросились на мужа, ударили его топором. Может, и мачете, но скорее все-таки топором. Одна сторона его лица была словно вбита внутрь. Мне и сейчас трудно об этом рассказывать. Топором. Ударить человека топором по лицу – и только за то, что он выполняет свою работу. У меня это в голове не укладывается.

Что с ним произошло потом?

У него оказался поврежденным мозг. И он умер. Не сразу, примерно через год, но умер. Это было ужасно.

Мне очень жаль.

Да. Какое-то время фирма, в которой работал муж, продолжала выплачивать нам его жалованье. Потом перестала. Мы за него больше не отвечаем, заявили они, теперь за него отвечает служба социального обеспечения. Обеспечения! Мы от этой службы ни одного пенни не получили. Старшей дочери пришлось бросить школу. Она устроилась в супермаркет, упаковщицей. Это дало нам сто двадцать рандов в неделю. Я тоже искала работу, но место в балете получить не смогла, их то, чему я была обучена, не интересовало, пришлось устроиться преподавательницей в танцевальную студию. Латиноамериканские танцы. В то время они были в Южной Африке очень модными. А Мария Регина осталась в школе. Ей нужно было доучиться тот год, а после еще один, тогда она получила бы аттестат. Мария Регина – это моя младшая. Мне хотелось, чтобы у нее был аттестат, чтобы ей не пришлось идти следом за старшей в супермаркет и до конца жизни расставлять по полкам консервные банки. Она была умненькая. Любила читать.

В Луанде мы с мужем старались разговаривать за обеденным столом то по-английски, то по-французски, просто чтобы напомнить девочкам: Ангола – это еще не весь мир, – однако языков этих они так и не освоили. И в кейптаунской школе английский давался Марии Регине труднее всего. Ну, я и записала ее на дополнительные уроки английского. Школа проводила их после полудня для детей вроде нее, только-только приехавших в страну. Вот тогда я и услышала впервые о мистере Кутзее, который вас так интересует, – он не был школьным учителем, нет, нисколько, просто школа наняла его вести эти дополнительные занятия.

Судя по фамилии, мистер Кутзее – африкандер, сказала я Марии Регине. Неужели твоя школа не может позволить себе настоящего преподавателя английского языка? Мне нужно, чтобы ты выучилась настоящему английскому, и выучилась у англичанина.

Африкандеров я всегда недолюбливала. Мы на них насмотрелись в Анголе, они там в шахтах работали или нанимались служить в армии. К черным они относились как к грязи. Мне это не нравилось. В Южной Африке мужу пришлось заучить несколько фраз на африкаансе – в его охранной фирме только африкандеры и работали, – но что касается меня, мне даже звуки их языка не нравились. Слава богу, в школе девочек не заставляли учить африкаанс, я бы этого не пережила.

Мистер Кутзее не африкандер, сказала Мария Регина. У него борода, и он пишет стихи.

Ну, бороды и у африкандеров бывают, ответила я, а стихи сочинять можно и без бороды. Я хочу сама посмотреть на этого вашего мистера Кутзее, не нравится мне его фамилия. Пригласи его к нам домой. Скажи, пусть придет сюда, выпьет с нами чаю и докажет, что он настоящий учитель. А что за стихи он пишет?

Мария Регина занервничала, заюлила. Она была в том возрасте, когда дети не любят, чтобы родители вмешивались в их школьные дела. Но я ей сказала: пока мне приходится платить за дополнительные занятия, я буду вмешиваться в них столько, сколько считаю нужным. Так что за стихи он пишет?

Не знаю, сказала она. Он заставляет нас декламировать стихи. Учить их наизусть.

И что он вас заставляет учить? – спросила я. Расскажи.

Китса, ответила она.