Сцены из жизни провинциала: Отрочество. Молодость. Летнее время

Прямо так и заявил. Английский – просто один язык из многих.

– Моя дочь, мистер Кутзее, не собирается стать попугаем, который перемешивает слова из разных языков, – сказала я. – Я хочу, чтобы она научилась правильно говорить по-английски и с правильным английским выговором.

На его счастье, тут вернулась с работы Джоана. Ей тогда было уже двадцать, однако в присутствии мужчин она все еще робела. Красавицей она, если сравнивать ее с сестрой, не была – вот, взгляните, здесь она снята с мужем и их мальчиками вскоре после того, как мы возвратились в Бразилию, – не красавица, сами видите, вся красота досталась ее сестре, но она была хорошей девочкой, и я всегда знала, что из нее и жена получится хорошая.

В комнату, где мы сидели, Джоана вошла, еще не сняв дождевика (у нее длинный такой плащ был, я хорошо его помню). «Моя сестра», – сказала Мария Регина, не столько представляя ее, сколько объясняя, кто к нам пришел. Джоана ничего не сказала, только смутилась, ну а учитель, мистер Кутзее, попытавшись подняться на ноги, чуть не перевернул кофейный столик.

«Почему Мария Регина без ума от этого дурака? Что она в нем нашла?» – вот вопросы, которые я себе задавала. Нетрудно было понять, что мог найти одинокий célibataire в моей дочери, которая хоть и оставалась пока ребенком, но уже обращалась в настоящую темноглазую красавицу, но что заставляло ее делать ради этого мужчины то, чего она ни для одного учителя ни делала, – затверживать наизусть стихи? Уж не нашептал ли он ей каких-то слов, от которых у нее все в голове перевернулось? Не происходит ли между ними что-то такое, что она от меня утаивает?

Вот если бы этот мужчина заинтересовался Джоаной, совсем другое было бы дело, думала я. Джоана, может, и равнодушна к поэзии, но зато она твердо стоит на ногах.

– В этом году Джоана работает в «Кликсе» – сказала я. – Хочет набраться опыта. А в следующем поступит на курсы менеджмента. Будет менеджером.

Мистер Кутзее рассеянно покивал. Джоана промолчала.

– Сними плащ, дитя мое, – сказала я. – Выпей с нами чаю.

Обычно мы чай не пьем, мы пьем кофе. Однако днем раньше Джоана принесла домой чай для нашего гостя, «Эрл Грей» называется, очень английский, но не очень вкусный. И теперь я никак не могла сообразить, как мне поступить с его остатками.

– Мистер Кутзее работает в школе, – сказала я Джоане, как будто она сама этого не знала. – Он рассказал, что сам он не англичанин, но английский язык тем не менее преподает.

– Строго говоря, я не преподаватель английского, – сообщил, обращаясь к Джоане, мистер Кутзее. – Я, что называется, дополнительный преподаватель английского. Это значит, что школа наняла меня для помощи ученицам, которые испытывают затруднения с этим языком. Я стараюсь помочь им подготовиться к экзаменам. Так что я – нечто вроде экзаменационного репетитора. Это лучше описывает то, чем я занимаюсь, и дает обо мне представление более верное.

– Нам обязательно разговаривать только о школе? – спросила Мария Регина. – Скучно же.

Однако то, о чем мы разговаривали, вовсе не было скучным. Болезненным – это возможно (для мистера Кутзее), но не скучным.

– Продолжайте, – сказала я ему, не обратив на слова Марии Регины никакого внимания.

– Я не собираюсь оставаться репетитором до конца моих дней, – сказал он. – Это всего лишь то, чем я занимаюсь сейчас, поскольку у меня имеется необходимая подготовка, занимаюсь, чтобы заработать на жизнь. Однако для меня это не призвание. Не то, ради чего я послан на землю.

«Послан на землю». Чем дальше, тем чуднее.

– Если хотите, могу изложить вам мою философию учительства, – сказал мистер Кутзее. – Она довольно кратка. Кратка и проста.

– Продолжайте, – сказала я, – давайте послушаем вашу краткую философию.

– То, что я называю моей философией учительства, – это на самом деле философия ученичества. Она восходит к Платону, я лишь слегка изменил ее. Я считаю, что истинное обучение может происходить только при условии, что в душе ученицы присутствует некое стремление к истине, горит некий огонь. Настоящую ученицу сжигает жажда знания, в учителе же она видит или чувствует того, кто подошел к истине ближе, чем она. Жажда воплощенной в учителе истины настолько сильна в ней, что для обретения этой истины она готова сжечь свое прежнее «я». Учитель же, со своей стороны, распознает и поддерживает горящее в ученице пламя и отвечает на него, сгорая сам, создавая свет еще более яркий. Подобным образом оба они поднимаются в сферы более возвышенные. Так сказать.

И замолчал, улыбаясь. Высказавшись, он, похоже, почувствовал себя непринужденнее. «Какой странный, какой тщеславный человек! – подумала я. – Сжечь себя! Какую чушь он несет! Да к тому же еще и опасную! Восходит к Платону! Может, он просто смеется над нами?» Да, но Мария Регина, заметила я, просто-напросто тянется к нему всем телом, пожирает глазами его лицо. Мария Регина не думает, что он шутит. «Плохо дело!» – сказала я себе.