Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

За пределами домашней сферы влияние Сципиона на социальную историю связано с его любовью к греческой литературе и философии и введением их в римский культурный обиход. «Человек огромной интеллектуальной культуры», он мог говорить и писать по-гречески, как по-латыни — говорят, свои мемуары он написал по-гречески. Ясно, что своему знанию греческой культуры он обязан той философией жизни, которая пронизывает все его деяния и высказывания. Кажется, что он взял лучшие элементы культуры Греции и Рима и сплавил их, избавившись от грубости и узости раннего республиканского Рима, не уменьшив его мужественности.

Влияние его было столь заметным, что его можно, не без оснований, назвать основателем римской цивилизации. «Ему приписывают улучшение манер, приобретение вкуса к пристойному поведению и любви к литературе». Довольно трогательный пример его собственной любви к литературе сохранился в его дружбе и уважении к поэту Эннию — дружбе столь глубокой, что он завещал после смерти поэта поставить его бюст рядом со своим в семейной усыпальнице Сципионов.

Однако самое его влияние как апостола цивилизации и гуманности принесло ему жестокую, поскольку она стимулировалась страхом, вражду римлян старой школы. Катон и ему подобные еще могли простить ему военные успехи и уверенность в себе, — но ничто, кроме его падения, не могло искупить его преступления, состоявшего во введении греческих обычаев, философии и литературы. Не так уж невероятно, что это повредило ему и подорвало его влияние даже больше, чем его презрение к мелочным умам и умеренность в отношении побежденных врагов. Это единственные обвинения, которые его враги смогли выдвинуть против его характера, и в этом факте лежит, быть может, лучшее доказательство его высшего морального благородства. Ибо злоба врагов будет цепляться за любую мыслимую слабость, и обвинения, выдвигаемые против великого человека, образуют моральный стандарт, лучшую базу для сравнений.

Из этого испытания Сципион — единственный из великих военачальников древности — выходит чистым от любых обвинений, предполагающих моральное пятно. Правда, мы можем отбросить большинство обвинений, — выдвинутых против Ганнибала, — нечестие, алчность, вероломство, жестокость, выходящие за рамки обычаев тех дней. Но Александр, как либерально ни относиться к другим обвинениям в его адрес, остается виновным в недостатке самоконтроля, в яростных вспышках темперамента и предрассудков, в жестокой несправедливости к Пармениду, в амбициозном эгоизме, граничащем с мегаломанией, и непотребном поведении в пьяном виде. Александр запятнан смоляной кистью Ахилла.

Подобным же образом многие великие качества Цезаря не могут затушевать его сексуальную распущенность, политическую коррумпированность и интриги, как и своекорыстные в основном мотивы, вдохновлявшие его труды и достижения. Между карьерами Цезаря и Сципиона имеются любопытные параллели. Сравним Цезаря, получающего Галлию как провинцию путем интриг и угроз, — и Сципиона, получающего Испанию по призыву страны в тяжелый час. Сравним Цезаря, набирающего и обучающего армию для завоевания Рима, — и Сципиона, делающего то же для спасения Рима от чужеземных врагов. Цезарь переходит Рубикон, Сципион — Баграду: сравните цели. Сравните Цезаря, получающего триумф за победу над соотечественниками-римлянами, и Сципиона — за победу над Ганнибалом и Сифаком. Наконец, если правда, что «человек познается по друзьям, которых имеет», сравните Катилину с Лелием и Эннием. Афоризм Наполеона: «Лавры — более не лавры, когда они покрыты кровью граждан» — курьезно звучит в его устах. Ибо амбиции Наполеона иссушали кровь Франции так же неустанно, как амбиции Цезаря лили кровь римлян. Достаточно состричь лавры с их чела и усилить контраст со Сципионом, всегда и в первую очередь экономившего кровь и силы в бескорыстной службе своей стране. Нетрудно предположить, почему Наполеон не включил его в свой список образцовых полководцев.

По любым моральным стандартам Сципион — уникальное явление среди великих военных вождей, будучи наделен чистотой и величием души, которых мы ожидаем, но не обязательно находим среди религиозных и философских лидеров, но едва ли среди величайших людей действия. Тот священник, который столетие назад был первым английским биографом Сципиона и работа которого страдает от краткости, исторических ошибок и игнорирования всей деятельности Сципиона как солдата, имел одну вспышку редкой проницательности и афористического гения, когда сказал, что Сципион «был более великим, чем величайшие из плохих людей, и лучшим из тех, кого называют лучшими из хороших».