Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

«При условии, что здесь не будут чинить препятствий, вы услышите сразу же, что я высадился, что Африка охвачена войной и что Ганнибал готовится покинуть нашу страну. <…> Проявятся многие вещи, которые теперь не видны на расстоянии, и задача полководца – не теряться, когда возникает возможность, и заставлять события следовать его планам. Я буду, Квинт Фабий, иметь противника, которого ты мне назначил, – Ганнибала, но я предпочитаю увлечь его за собой, чем позволить ему держать меня здесь». Что до опасности движения Ганнибала на Рим, то предполагать, что Красе, второй консул, не сможет сдержать ослабленное и расстроенное войско Ганнибала, при том что Фабий сделал это, когда Ганнибал был в полной силе и окрылен успехом, значит слишком плохо думать о Крассе. Мастерский, неоспоримый аргумент! Подчеркнув далее, что именно теперь настал момент поменяться местами с Карфагеном, обрушить на Африку то, что Ганнибал обрушил на Италию, Сципион заканчивает речь на характерной ноте, вместе и сдержанной, и возвышенной: «Хотя Фабий не ставит ни во что мои услуги в Испании, я не буду пытаться осмеивать его славу и возвеличивать свою собственную. Будучи молодым человеком, я покажу свое превосходство над этим стариком если не в чем другом, то хотя бы в скромности и сдержанности моих речей.

Жизнь моя и услуги, которые я оказал, таковы, что я могу молча удовольствоваться тем мнением, которое вы самостоятельно обо мне составили».

Сенат, однако, был больше озабочен сохранением собственных привилегий, чем военными аргументами, и пожелал узнать, предоставит ли Сципион решение сенаторам или, в случае отказа, обратится через их головы к народу. Они отказались выносить решение до тех пор, пока не получат заверений, что он ему подчинится. Посовещавшись со вторым консулом, Сципион уступил. Тогда сенат, в духе, характерном для всех комитетов, принял компромиссное решение: консул, которому по жребию выпадет Сицилия, может иметь позволение переправиться в Африку, если сочтет это выгодным для государства. Любопытно, что Сицилия выпала Сципиону.

Он взял с собой тридцать военных кораблей, которые со своей огромной энергией построил и спустил на воду всего за сорок пять дней из леса, срубленного в округе. На борт он погрузил семь тысяч добровольцев – поскольку сенат, боясь блокировать его, но твердо намеренный мешать, отказался дать ему позволение набирать наемников.

История того, как Сципион, осаждаемый трудностями и помехами со стороны тех самых людей, которых он намеревался спасти, превратил неорганизованную толпу добровольцев в ядро эффективных экспедиционных сил, имеет примечательную параллель в нашей британской истории. Сицилия была для Сципиона шорнклиффским лагерем, местом, где он выковал оружие, пронзившее сердце Карфагена. Но Сципиону, в отличие от сэра Джона Мура в наполеоновских войнах, суждено было самому разить врага оружием, которое создал его гений, и нанести смертельный удар мощи Ганнибала. Его взгляд проникал в отдаленное будущее – в этом он, быть может, превосходил всех других великих командиров – и позволил ему понять, что тактический ключ к победе состоял в обладании мощным подвижным ресурсом – кавалерией. Чтобы оценить ее роль, он должен был порвать оковы великой традиции, ибо военное величие Рима было построено на мощи его пехотных легионов, – и для этого тоже требовался гений. Долгие великолепные анналы римской истории – свидетельство эффективности такой армии, и только при кратком появлении Сципиона на сцене мы видим подлинный разрыв с традицией – баланс между двумя родами войск, в котором стабилизирующая сила одного и решающий маневр другого объединены в должной пропорции. Это предметный урок современным генеральным штабам, дрожащим на пороге механизации, боящимся прорыва, несмотря на доказанную неэффективность старых родов войск в их нынешней форме, – ибо ни одна военная традиция не имеет и малой доли той прочности и того блеска, что традиция легионов. Начиная с прибытия на Сицилию Сципион бросил свою энергию на дело создания превосходной кавалерии, и Зама, где решающее оружие Ганнибала было обернуто против него самого, есть оправдание действий Сципиона.

Какой недостижимой должна была казаться эта цель, когда он высадился на Сицилии с пестрой толпой из семи тысяч добровольцев! Однако первый прогресс был отмечен уже через несколько дней. Сразу же разбив своих добровольцев на когорты и центурии, Сципион оставил без назначения три сотни самых отборных. Можно себе представить, как удивились они, оказавшись без оружия и не у дел.