Сципион Африканский

О смерти Эмпедокла существует такой рассказ. Однажды был великолепный пир. Среди приглашенных был Эмпедокл. Всю ночь гости веселились. Наутро хватились Эмпедокла. Но его нигде не было. Наконец один из гостей, бывший ночью в саду, рассказал, что в полночь он услышал громкий голос с неба, звавший Эмпедокла. Затем он увидал свет с неба, огонь факелов и более ничего. Любимый ученик Эмпедокла Павсаний сказал тогда, что не слезы надо проливать, но молиться, ибо Эмпедокл вернулся на небо и стал богом (Diog., VIII, 68).^{60}

Теперь нам ясно, откуда берутся души. Согласно учению пифагорейцев это свергнутые с небес демоны. Вот почему тело — темница для духа. Но, когда после многих перерождений преступление искуплено, души вновь возвращаются в селения блаженных. В последнем своем перерождении, говорит Эмпедокл, они становятся пророками, поэтами, целителями или вождями. Затем они «возносятся до величаемых высочайшими почестями богов» и «разделяют жилище и стол бессмертных» (Empedocl. В, fr. 146). Но какова судьба души между перерождениями? Ведь Пифагор утверждал, что много раз уже спускался под землю и снова рождался. Это отчасти можно восстановить из мистического рассказа Платона, которого пифагорейцы, как и Эмпедокла, обвиняли в разглашении их тайн.

Платон рассказывает, что после одной битвы среди убитых нашли тело Эра. Хотя он пролежал уже много дней, его тела не коснулось тление и он напоминал спящего. Когда его возложили на погребальный костер, он очнулся и поведал, что душа его, выскользнув из тела, полетела вместе с прочими душами и оказалась в неком божественном месте. Там души предстали перед судьями, которые, тщательно взвесив их прегрешения, праведников на тысячу лет посылали на небо, а грешников на тысячу лет — под землю. Что делали они на небе и под землей, Эр не видел. Он заметил лишь, что с неба они спускались с веселыми, радостными лицами, а из-под земли появлялись измученные, покрытые пылью и грязью. Затем все направились к мойрам, перед которыми разбросаны были бесчисленные жребии будущих жизней. Каждая душа сама выбирала себе жизнь. Одни поспешно хватали жизнь могучего тирана, другие предпочитали быть тихими, незаметными людьми, третьи желали родиться животными. Когда жизнь была выбрана, души отправились в дальний путь. Много дней брели они по безводной пустыне, томимые жаждой. Наконец они дошли до реки Забвения и бросились пить. Те, кто выпил много, забыли все. Кто пил умеренно, сохранил слабые и смутные воспоминания о прошлой жизни и небе. Напившись, души легли спать на берегу реки. В самую полночь раздался удар грома, страшный вихрь поднял души, они закружились по небу, рассыпались звездами и, стремительно упав вниз, вселились в смертное тело (Plat. De re publ., 614–621).

АПОФЕОЗ СЦИПИОНА

Теперь мы можем хоть отчасти представить себе взгляды Энния. Надо сказать, что этот гражданин Рудий знал о мистическом учении Пифагора, возможно, больше нас. В Южной Италии, куда переселился Пифагор, его почитали за божество, и его философия стала чуть ли не официальной религией. Во всяком случае в италийских захоронениях постоянно находят «золотые таблички» с изречениями Учителя и указаниями, как вести себя душе в загробном мире.[123] Таким образом, обращение к пифагорейству для Энния было возвращением к религии его детства.

Говорил ли он когда-нибудь об этом таинственном учении Сципиону? Быть может, он рассказывал своему другу о музыке сфер? Быть может, ясными лунными ночами, поднимая глаза к небу и любуясь сонмами сверкающих звезд, они видели в них прекрасных и разумных существ, совершающих священную пляску вокруг небесного огня?[124] Быть может, они толковали о своих прошлых перерождениях? Кто знает. Видимо, в ту пору в Риме, как и в эпоху раннего Возрождения, это чудесное учение находило живой отклик в душах людей. Друзья Лоренцо Великолепного тоже увлеклись пифагореизмом. Шекспир в одной из своих самых возрожденческих пьес рисует двух влюбленных, которые смотрят на звезды прекрасной лунной ночью. Юноша говорит:

Взгляни, как небосвод
Весь выложен кружками золотыми;
И самый малый, если посмотреть,
Поет в своем движенье, точно ангел,
И вторит юнооким херувимам.
Гармония подобная живет
В бессмертных душах; но пока она
Земною, грязной оболочкой праха
Прикрыта грубо, мы ее не слышим.

(«Венецианский купец», акт V, сцена 1)