Сципион Африканский

Но эллины не смирились; они готовили мщение. В 397 году до н. э. сигнал был дан. По всему острову жители ловили финикийцев и после жестоких пыток убивали. Все горели смертельной ненавистью к карфагенянам. Дионисий объявил им войну, мечтая освободить Сицилию. Но счастье не было к нему благосклонно. Карфагеняне вновь высадились в Сицилии, сам Дионисий, разбитый в морском сражении, был заперт в Сиракузах. И опять уже погибающую страну спасла чума, словно Аполлон не хотел покинуть свой народ. А тут подоспела помощь из Спарты, Коринфа и южной Греции. Гамилькон, пунийский полководец, бросив армию на произвол судьбы, бежал в Карфаген. Сицилию снова спасло чудо (Diod., XIV, 45–76).

Дионисий прекрасно понимал, что никогда они не избавятся от страха, пока Карфагену не будет нанесено решительное поражение. Воспользовавшись тем, что пунийцы заняты внутренними войнами, он укреплял все свои силы для отчаянного удара. В 383 году до н. э. он снова начал войну. Напрасно! Наголову разбитый, он вынужден был заплатить карфагенянам огромную контрибуцию и уступить им уже около трети острова. Но даже это его не смирило. В 367 году до н. э. он снова объявил пунийцам войну, но тут его настигла смерть. А его слабый и развратный сын, Дионисий Младший, поспешил заключить мир. Так судьба обратила в ничто все усилия Дионисия, и цель, которую он преследовал всю жизнь, не осуществилась.

В 317 году до н. э. власть в Сиракузах захватил Агафокл, сын простого горшечника, но человек блестящих способностей. Он решил осуществить мечту Дионисия. Для этого он предпринял нечто неслыханное — высадился в Африке и двинулся к Карфагену. Казалось, настали последние дни города. Его вассалы перешли к Агафоклу. Охваченные паническим ужасом, карфагеняне умилостивляли богов, сжигая им гекатомбы детей. И снова судьба отвернулась от эллинов. На Агафокла посыпались неудачи, он был разбит, бежал и заключил мир на прежних условиях. Карфаген был, казалось, заколдован.

То была последняя попытка. К 70-м годам III века до н. э. Карфаген безраздельно господствовал на Западе. Иноземные корабли, вступившие без его ведома в сицилийские воды, карфагеняне топили, опасаясь торговой конкуренции. В 264 году до н. э. карфагеняне решили завершить покорение Сицилии. По словам Полибия, весь остров уже был в их власти, оставались одни Сиракузы. Не было сомнения, что на этот раз они овладеют столицей (Polyb., I, 10, 7–8). Но тут в дело вмешался новый народ, римляне.

ПЕРВАЯ ПУНИЧЕСКАЯ ВОЙНА

Римляне и карфагеняне давно знали друг друга. Некоторое время их связывал даже союз, направленный против общего врага Пирра. Но теперь союзники римлян в Сицилии попросили их помощи против пунийцев. Сенаторы долго колебались. Они, разумеется, очень хорошо сознавали, как могуч и страшен Карфаген. Но они, по свидетельству Полибия, ясно понимали и другое: Карфаген стал владыкой всего Запада, он постепенно окружает Италию кольцом, и еще немного — и Рим ждет судьба Сицилии (Polyb., I, 10, 6–9). Сенат не решился начать войну с пунийцами. Но народ оказался смелее: квириты — так называли мирных римских граждан — заявили, что хотят воевать с карфагенянами. Жребий был брошен (Polyb., I, 11, 1–2).

Сравнивая силы обоих государств, можно сказать следующее. Казна Карфагена была полна до краев, Рим же в то время был беден. Он не вел заморской торговли и не получал золота от своих вассалов: единственные его подданные, италики, не платили ему дани. Так что тут преимущество было у Карфагена.

Что касается морских сил, то Карфаген владел едва ли не лучшим в мире флотом, у римлян же вообще не было кораблей (Polyb., VI, 52, 1). Так что на море перевес был опять-таки у пунийцев.

Сухопутное войско карфагенян было многочисленнее и профессиональнее римского, так что, на первый взгляд, и тут перевес был у карфагенян, но, как мы уже говорили, моральный дух легионов, состоявших из граждан, а не наемников, был выше.

Наконец, по мнению Полибия, римский государственный строй был лучше, а главное, римляне были сильны благодаря своему характеру: они наделены были, по его словам, исключительным мужеством, благородным стремлением к славе, они готовы были всем пожертвовать для родины, между тем карфагеняне выше всего ставили личную выгоду.