Сципион Африканский

Первая Пуническая война была тяжелой и долгой; она потребовала от Рима напряжения всех сил. Длилась она 24 года (264–241 гг. до н. э.). Театром войны была Сицилия. Римляне заключили союз с тогдашним тираном Сиракуз Гиероном. Счастье им улыбалось, но вскоре стало ясно, что они никогда не победят пунийцев без флота. У римлян, замечает Полибий, не было ни опыта, ни денег, ни искусных строителей и вообще ни малейшего представления о том, какими должны быть корабли. «Здесь-то и можно видеть со всей ясностью величие духа римлян и отвагу во всех начинаниях. Действительно… они принялись за дело с такой уверенностью, что решились тотчас, еще до испытания себя помериться в морской битве с теми самыми карфагенянами, которые со времен предков их неоспоримо господствовали на море» (Polyb., I, 20, 10–12). Однажды в их руки попало небольшое неприятельское судно. Римляне вытащили его на берег, по его образцу построили корабли, несколько дней поупражнялись в гребле и со страшной дерзостью поплыли навстречу врагу. Когда карфагеняне увидали этот тяжелый, неповоротливый флот, они пришли в восторг и устремились против римлян. Как и следовало ожидать, римлян разбили в пух и прах. Но они не смутились и снова спустили на море корабли. На сей раз командовал консул Гай Дуиллий. Карфагеняне с радостью поплыли навстречу, предвкушая легкую добычу. Но тут произошло неожиданное. К каждому судну римлян было прикреплено нечто вроде абордажного крюка; сближаясь с вражескими кораблями, они накидывали на них крюки, перепрыгивали на палубу и превращали морской бой в сухопутный. Волны Сицилийского залива окрасились в этот день в красный цвет, но римляне победили. А своего военачальника карфагеняне распяли на кресте за неудачный образ действий (Polyb., I, 21–24).

Теперь римляне были уверены, что победа у них в руках. И они решили нанести последний удар врагу, совершив предприятие не менее смелое, чем постройка флота и морская битва, — они задумали, по примеру Агафокла, высадиться в самой Африке (256 г. до н. э.). Вначале это повергло карфагенян в ужас: они потерпели жестокое поражение от консула Регула и униженно просили мира. Но консул был так надменен, предъявил карфагенянам столь непомерные требования, что тем ничего не оставалось, как снова взяться за оружие. Как раз в то время к ним прибыло огромное наемное войско во главе с лакедемонянином Ксантиппом. Он смело пошел на римлян, разбил их и захватил в плен самого консула Регула (Polyb., I, 29–34). Предание рассказывает, что карфагеняне, не уверенные в будущем, стремились к миру с римлянами и для того решились отпустить на родину послом пленного консула, чтобы он убедил сограждан заключить мир. И Регул вступил в родной город с опущенным лицом, не отвечал на ласки жены и детей, а войдя в сенат, уговорил отцов[16] вести войну до победного конца. А потом, несмотря на мольбы близких, он отправился в Карфаген, ибо, уезжая, дал слово вернуться. А пунийцы посадили его в бочку, утыканную гвоздями, и так замучили (Hor. Carm., III, 5; Арр. Lyb., 15).

Борьба снова перенесена была в Сицилию и шла там с переменным успехом. Чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону. На восемнадцатый год войны начальником флота в Карфагене назначен был Гамилькар, прозванный Барка, Молния (246 г. до н. э.). «Гамилькар в течение трех лет давал римлянам битвы на суше частые и многообразные; подробное описание их было бы невозможно. Дело в том, что в борьбе замечательных кулачных бойцов, блистающих храбростью и искусством, когда они в решительном бою за победу неустанно наносят удар за ударом, ни участники, ни зрители не могут разглядеть или предусмотреть отдельных ударов и ушибов, хотя и могут получить довольно верное представление о ловкости, силе и мужестве борющихся по общему напряжению сил и по обоюдному упорству в состязании; точно так же было и с военачальниками, о которых идет речь», — пишет Полибий (Polyb., I, 56, 11; 57, 2). Ежедневно происходили стычки, но решительной битвы все еще не было. «Обе стороны пускали в ход одна против другой всю изворотливость и силу… претерпели всевозможные лишения, испытали все виды нападения и обороны, пока, наконец, не пожертвовали победного венка богам,[17] не потому… что не в силах были терпеть дольше, но потому, что сделались нечувствительными к страданиям и неодолимыми» (Polyb., I, 58, 4–6).