Студент

С короткими репликами выступили студенты. Одна студентка сказала, что таким как Пастернак не может быть места в нашей литературе. Кто-то из студентов, выражая презрение, заявил, что писатель должен искать признание своего народа, а не чуждого нам по духу зарубежного. Нашелся смельчак, который вышел к трибуне и спросил:

— А кто читал «Доктора Живаго»? Поднимите руки.

Это был блокадник Дима Ковалев.

Зал притих, и только шепот шелестом прошел по залу. Вопрос озадачил и поставил собрание в тупик. Выходило, книгу никто не читал; но даже если и читал, то не осмелился, признаться.

— А как я могу судить о том, чего не знаю? — сказал Дима.

В зале поднялся шум. Кто-то выкрикнул: «Правильно», кто-то: «Долой!». Секретарь комитета комсомола встал и строго спросил:

— Так ты что, защищаешь антисоветчика?

— Назовите себя. Факультет, курс? — потребовал парторг.

— Я тоже советский человек и, конечно, тоже осуждаю Пастернака за то, что он опубликовал свою книгу за границей, — сказал оробевший Дима. — Но для критики книгу прочитать нужно.

Неуверенно, и, как-то ссутулившись, Дима сошел по ступенькам в зал. Среди гула голосов раздались жидкие хлопки.

— Молодой человек сказал, что не читал книгу, — в голосе парторга была откровенная ирония. — Товарищ Шелепин тоже не читал этот пасквиль, так что же нам теперь не верить товарищу Шелепину? Или проигнорировать многочисленные письма трудящихся, которые приходят в средства массовой информации и в Центральный комитет нашей партии? Да, не читали, потому что нечего там читать, и мнение о поведении человека, которому наша Октябрьская революция не по душе, я думаю, будет единогласным.

Президиум выразил наше «единодушное» мнение, которое закрепил на бумаге, и оно пошло куда-то наверх… В конце концов, все мы были советскими, и нам в голову не приходило отказаться от завоеваний Октября…

— А что ты скажешь о книге? — спросила Валя.

— Не знаю, — ответил я на вопрос Вали, как мне книга?

— Революционно, но скучновато. Если честно, мне больше нравятся его стихи.

— Сталину тоже нравились, — заметил Боря.

— Это ты к чему? — спросил Саша.

— Да к тому, что при Сталине его за эту книгу — в ГУЛАГ без права переписки.

— А что особенного в книге, что его нужно в ГУЛАГ? Не понимаю, чего все всполошились, — пожала плечами Валя.

— Я тоже не понимаю, почему ее нельзя было издавать у нас? — поддержала подругу Нина.

— Да это как раз понятно, — заметил я. — У Пастернака проходит мысль о том, что революции для многих — это не путь к счастью, а трагедия. И те, кто призывает народ к революции, часто не задумываются, к чему это приведет… Вот вам и контрреволюция.

— Умно, но слишком прямолинейно, — не согласился Саша. — В книге поднимается много вопросов, и это скорее философская книга. Пастернак через биографию доктора Живаго затрагивает вопрос жизни и смерти, проблемы религии и революции в том числе.

— Ну, а, в конце концов, по Пастернаку, человек — букашка. Вот и вся идея, — сказал Боря.

— Ну, а зачем издавал книгу за границей-то? — сказала Оля.

— Да потому и издал, что у нас его издавать запретили. А если бы издали, капиталистам было бы и крыть нечем. А теперь получается, что он сыграл на руку врагу, — сделала вывод Нина.

— Правильно. Его склоняют и осуждают все, кому не лень, — заключила Валя.

— Если б только склоняли, а то предлагают вообще из страны выслать.

— А самое обидное, — сказал Саша, — что осуждают те, кто вообще не представляет, о чем на самом деле книга: «Я не читал, но осуждаю». Как можно осуждать, если не знаешь, что?

— Я где-то читал, что Пастернак выдвигался на Нобелевскую премию несколько раз. Так что ему премия не просто так с неба на голову свалилась, — сказал Боря.

— Так речь-то идет о том, за что дали. А дали за роман «Доктор Живаго».

— Почему только за это? — не согласился я. — По-моему, он получил премию и за стихи тоже.

— Не знаю, как вам, а мне книга не понравилась. Второй бы раз читать не стала, — категорично заявила Нина.

— На то она и книга, чтобы кому-то нравиться, кому-то нет. У каждой книги свой читатель, — подвела итог Валентина.

— По крайней мере, Пастернак, отдавая роман на Запад, не прятался за псевдоним, как другие. И за это ему честь. А что за книга его «Доктор Живаго», время покажет.

Саша сказал, что думал.

Глава 14

Прачечная. Столовая и студенты Крайнего Севера. На ликероводочном заводе. Тревожный звоночек. Среда заедает.

Быт наш не отличался сложностью. Рубашки и майки стирали в прачечной, которая располагалась в подвальном помещении. А носки, которые требовали частой стирки, мы стирали с мылом под краном с холодной водой. Горячая вода подавалась по расписанию.

Стиральные машинки еще оставались новинкой. Выпускал их Рижский завод РЭС, и появились они в свободной продаже раз в 50-х годах. Хотя, говорят, что партийная номенклатура пользовалась стиральными машинками американского производства уже в двадцатых годах; простое же население еще долго употребляло тазик и стирало руки о стиральную доску.