Студент поневоле

И действительно, корабельная команда ничуть не унывала. Все просто спокойно ждали, а мы со своего места увидели, как из каюты вышел Командор, неся в руках Раковину, словно хрупкую драгоценность.

— Пойдём, посмотрим, — позвала меня Верения.

И мы последовали за командором. Взобрались по лесенке на бак — надстройку в носовой части, миновали штурвал с улыбающимся до ушей матросом и оказались перед бугшпритом.

Не думайте, что я такой осведомлённый в корабельных вопросах. Это дочь Командора меня время от времени просвещала. Однако и сам я был наблюдательным, и поэтому, когда ещё мы только стояли на пирсе, обратил внимание на носовую фигуру. Нос корабля под бугшпритом украшала фигура прекрасной женщины с развевающимися золотыми волосами. Она словно поднималась из морской пены, и её покрывало деревянными складками струилось к воде.

Однако чего-то в ней не хватало. Я никак не мог сообразить, а теперь увидев фигуру сверху понял — на голове у деревянной красавицы не доставало короны. Командор закрепил над ней обруч с держателями и поместил туда раковину, зафиксировав её в специальном углублении. Теперь фигура выглядела завершённой, насколько я мог судить сверху. И прекрасная властительница морей, увенчанная ракушечной короной, указывала направление, выставив вперёд правую руку…

— По местам! — скомандовал штурман, и команда зашевелилась, матросы рассредоточились по палубе, а мы с Веренией тихонечко устроились неподалёку у борта. И Командор запел… Я и не знал, что у него такой красивый голос, мощный и звучный. Он пел, и словно трубили десятки труб, вздымаясь из морской пучины …

— Отец разговаривает с ветром, — шепнула Верения.

Командор пел о море и быстрых волнах, о летящем вперёд корабле, о ветре, и неожиданно ему ответила носовая фигура. Она тоже запела в ответ, подхватывая его песню нежным бархатистым контральто, напоминающим шум волн, а потом голоса их слились и зазвучали в унисон… Не сразу до меня дошло, что это поёт не носовая фигура, а Раковина. Именно из неё доносились волшебные звуки, становившиеся всё выше и тоньше, будто ветер закручивал спирали в хрустальном бокале, перебирая стеклянные льдинки… Нежная и сильная песня летела по волнам и по воздуху, и вскоре поднялся ветер, надувая паруса. Но он дул исключительно для каравеллы, а в остальной части моря было тихо, клянусь. Я видел, перевесившись за борт рядом с Веренией, безмятежные неспешные зыби…

Теперь мы двигались вперёд. Мы летели, погружаясь в созвучие ракушечной песни, музыки ветра и воды, и звёздное небо проносилось над нами…

Я смотрел на бегущие созвездия и думал, что даже в этой стремительной гонке всегда есть место романтике, особенно если это гонка за приключениями. И вихрь, откликаясь на мои думы, ерошил мне волосы, а у Верении они и вовсе стояли дыбом, а в кармане у меня вдруг застонало Зеркало.

— Норд?

— Это услаждает уши, но не желудок. Когда поёт волшебная раковина мне становится всё хуже и хуже…

— Что такое?

— Неужели не понятно? Морская болезнь у меня….

— У тебя? Как у тебя может быть морская болезнь? У тебя ведь нет ни желудка, ни вестибулярного аппарата…

— Фактически — нет, но теоретически…. О-ой… меня сейчас вывернет наизнанку…

— Только не в моём кармане! — я поспешно вытянул его наружу.

— Гипотетически, болван! Положи меня обратно. Там мне спокойнее.

Гм, видать у него и вправду морская болезнь. Ведь обычно Зеркало ненавидело лежать у меня в кармане и всегда просилось наружу. Но не теперь. Однако у меня созрел вопрос, пока я слушал дивное пение дуэтом.

— Слушай, Норд! А помнишь, ты говорил, что из волшебных предметов только ты говорящее? А вот же и Раковина поёт.

— Так ведь поёт же, — пробормотало Зеркало. — А не разговаривает. Только петь и умеет, и то если моряк затянет песню. Всё! Не трогай меня. Мне плохо… О-ой…

Ладно, пусть уж лучше молчит.

Командор закончил петь и вернулся в каюту, а Раковина ещё долго выводила нежные рулады, и корабль нёсся на всех парусах. Потом запели и матросы, но совершенно другую — свою песню.

— Этому учат в академии, — улыбаясь сказала Верения и подставила лицо ветру.

— Петь? — уточнил я.

— Этому тоже, — рассмеялась девочка. — А по большому счёту учат управлять кораблём, разговаривать с ветром и морем, приспосабливаться к погоде и усмирять шторм, понимать морские глубины и положение звёзд. А ещё, — нырять и дышать под водой, ходить по волнам и звать морскую живность — всё это возможно с заколдованной раковиной, и многое другое.

— Здорово! Я бы не отказался там поучиться.

— Ты и так уже «превращатель».

— Сама ведь знаешь — одно другому не мешает.

— Ну да, к тому же в Академии учатся всего четыре года. Два из них на суше, а потом ученики получают звание юнги и отправляются в море на два года и получают там свою первую ракушку, — Верения ненадолго умолкла. — … На суше АМБу возглавляла моя мама.

— Что возглавляла?

— АМБу. АМБа — это сокращённо Академия Морских Бродяг.

— А… М… Б…а? Ты про «а» забыла. Как расшифровывается последнее «а»? Верения рассмеялась.