Вчера вечером, когда я, запершись в своей комнате, перебирал, чистил и смазывал «ТТ», у меня была мысль все же зарядить четыре боевых патрона. Чтобы и Андропову хватило. Долго я думал, но все ж решил его не трогать. Пусть все пока будет идти как можно ближе к моему варианту Истории. Достаточно смахнуть с доски три фигуры.
Ну, и что они там копаются? Ну и тормоза охраняют наше правительство! Да если бы я хотел, уже треть Политбюро успел бы перестрелять!
Ну, наконец-то! Не прошло и года. Я уже секунд семь, как начал стрельбу, а первый из охранников только-только смог достать свой пистолет.
В том, что я сейчас убью Андропова, не может быть никаких сомнений. Потому никто не пытается меня арестовать. Охрана, без раздумий, открывает огонь на поражение.
Выстрел!..
Сволочи. Какие сволочи! Никто не выстрелил мне в голову. И приходится умирать медленно. У меня пробито сердце и разорвано горло. И еще пять или шесть ранений, но они уже не важны.
Лежу на полу возле трибуны. Чувствую, что юбка у меня некрасиво задралась, но сил поправить ее уже нет. По собственному опыту знаю, что последним отключится слух. Свет в глазах меркнет, но звуки я пока еще слышу. Вокруг взволнованные голоса.
Ну, вот и все. Жаль, что я так и не узнаю, выстрелит ли мой последний патрон. Все. Это конец. Это конец для меня, но я очень сильно надеюсь, что не для тебя. Живи, Страна!!!
Эпилог
– А красиво тут, Миша. Сирень цветет. Кто место выбирал?
– Э-э-э… Не знаю. Узнать?
– Не нужно. Далеко еще?
– Нет, вон у той большой березы свернем налево и там еще метров тридцать.
– Так ты говоришь, в тот же день умерла?
– Да, как чувствовала. Взяла к себе на коврик ее тапочки, легла в них носом, да так и умерла. Правда, она старая совсем была, ходила с трудом.
– Странные существа собаки. А отец ее как?
– Долго не верил. Даже когда тело увидел, все равно не верил. Говорил, что не может такого быть.
– Сейчас что с ним?
– Из партии исключили, с цеха сняли. Сейчас он простой токарь. Поседел весь за месяц.
– Из партии – понятно. А насчет цеха позвони в заводской партком, пусть разберутся. Если хорошо работал – восстановить.
– Есть.
– С братьями что?
– Из комсомола обоих исключили. Даже из школы исключить хотели.
– Почему не исключили?
– Я заступился. Директору школы звонил.
– Молодец, Миша, хвалю. В комсомоле ребят восстановить. Они-то точно не виноваты. И проследи, чтобы и дальше их не затирали специально.
– Есть.
– Вот скажи мне, Миша, ты ведь был с ней близко знаком. Даже ухаживать пытался. Вот как, по-твоему, она действительно сошла с ума, как мы объявили на весь мир?
– Нет. Я хорошо ее знал. Она специально.
– Но почему?
– Я думаю, она что-то узнала про этих людей. Что-то нехорошее. Узнала, но никаких доказательств у нее не было.
– Хм… Возможно. Особенно в отношении Меченого это очень похоже на правду. Андропов, сука, покрывал его. Но после такого случая остановить следствие не смог даже он. Тем более его с перепугу парализовало на правую сторону. На Меченого за месяц нарыли столько, что четверти собранного хватило бы на то, чтобы прислонить его к стенке. Так что Мальцева, считай, просто привела приговор в исполнение. Я вот только никак не пойму, откуда она-то все это могла узнать.
– Быть может, от Брежнева. Он ведь вызывал ее к себе за пару недель до смерти. Они часа два говорили. О чем они говорили?
– Я думал об этом. Не сходится, Миша. Не сходится никак. Власть у Брежнева все еще была, а терять ему было нечего. Почему он сам тогда не отдал приказ начать следствие, если знал? Почему повесил такое задание на девчонку? А если бы она струсила? А если бы не смогла достать пистолет? У нее ведь даже оружия своего не было. Нет, тут что-то другое. Опять же, записка, запись… Она же что-то нам сказала, мы просто не поняли.
– Про записку в гильзе я слышал. Не знаю только, что в ней. А что за запись?
– Хм. Ну, я думаю, тебе можно сказать. Может быть, ты поймешь. Да и запись конкретно для тебя не секретна. Только, сам понимаешь…