– Совсем никаких проблем. Я, конечно, намного слабее управляю магией, чем мои сверстники, которые этим занимались с детства или хотя бы с подросткового возраста, но, думаю, наверстаю. К шестому курсу, – ядовито закончила я. Нечего отцу Лиззи знать, что я не хочу здесь находиться – от любимой доченьки он ничего не скрывает, все обязательно передаст.
Открылась дверь, и в кабинет вошел Радагат.
– Десять минут вышли, – он лениво наблюдал за министром. Мсье Контас взял меня за руку и крепко пожал.
– Спасибо тебе, Ляля. Ты очень помогла.
Министр встал и вышел, даже не попрощавшись с проректором. Радагат с заметным удовольствием закрыл за ним дверь и, сложив руки на груди, посмотрел на меня коронным равнодушным взглядом. Так как он смотрел и молчал, я почувствовала себя некомфортно.
– Я, наверное, тоже пойду.
– Нам надо поговорить, – отмел мысли о моем побеге проректор. – Решить, что будем делать.
Я тяжело вздохнула.
– Не запирайте меня в комнате, пожалуйста. Я, правда, постараюсь себя хорошо вести.
Проректор закрыл глаза, словно мой голос его утомил, и я испуганно осеклась.
– Лилиана, теперь проблема заключается не в вашем поведении. Как вы считаете, какое действие у приворотного зелья?
Я пожала плечами.
– Не знаю, никогда не пользовалась и даже не интересовалась.
– С одной стороны, рад это слышать, но, с другой стороны, боевику надо знать все зелья, которые могут повлиять на его решения.
– А приворотное зелье может повлиять?
– Еще как, – Радагат прошел к своему столу. – Почитайте в библиотеке, просветитесь. Или у целителя Крис-Ларсон уточните – она точно в курсе. Но самое главное, что вам нужно запомнить – у того, кто был приворожен, всепоглощающее, постоянно увеличивающееся желание быть рядом с объектом. А объект – это тот, кто… вернее в кого…
– Я поняла!
– Отлично. В общем, нам некоторое время придется проводить вместе во избежание нехороших ситуаций.
– Насколько нехороших? – решилась уточнить я. Ну так, на всякий случай. Надо же понимать, чего ждать.
Проректор опять закрыл глаза, а я затаила дыхание: того, что должен был сказать Радагат, я одновременно и боялась, и ждала. Что же там такое страшное может быть? Вряд ли бы Амалия на своего любимого какое-то смертельное проклятье наложила. Хотя… Эта белобрысая дрянь вполне могла и членовредительствовать, если Хантер все-таки постарается сопротивляться зелью. Вдруг, если я не буду время с проректором проводить, у него головные боли, например, начнутся или понос.
– Очень нехороших, – процедил наконец мужчина. – Вам не понравится.
Мне стало жутко: Амалия же могла и что-то похлеще болей в животе заложить в зелье. Не знаю, возможно ли такое, но, если проректор говорит, что мне не понравится… Может, разнесет Радагата? В прямом смысле, прямо по углам.
– А вы не можете просто выпить противоядие? – уточнила я. – Это же зелье, должно быть что-то для противодействия ему.
Проректор открыл глаза, но на меня старательно не смотрел. Я вконец почувствовала себя ненужной – чувствовалось, что проректору неприятно находиться в одном со мной помещении.
– Ритуал. Нужно провести ритуал. Я могу это сделать, но не сейчас, – неохотно ответил Радагат. – Вообще, мой организм сам сжигает любую заразу, – слово меня неприятно покоробило. – Но ему для этого нужно время.
– То есть в любом случае все упирается во время, – подытожила я.
– Да, и это время нам нужно проводить вместе.
Мы помолчали: я при этом глядела в окно, а куда смотрел Радагат, не знаю и знать не желаю, ясно же, что куда угодно, но не в мою сторону. Не зная, что дальше делать, я решила паузу заполнить, к тому же повод был вполне даже приличный.
– Мсье Виррас, я хотела вас кое о чем попросить. И моя просьба как раз будет соответствовать нашим планам проводить больше времени вместе.
– Слушаю.
– Научите меня делать хорошие щиты, – я искоса взглянула на проректора, удостоверилась в том, что он наконец-то обратил на меня внимание, и уткнулась взглядом в пол. – Чтобы я могла нормально участвовать в соревнованиях.
– Мне кажется, или мы вчера это уже обсуждали? – рявкнул Радагат.
– Вы ошибаетесь, – заверила я проректора. – Мы не обсуждали, вы просто ругались на меня, а я молчала.
Так как в ответ я ничего не услышала, то опять повернулась к проректору. Мужчина растерянно смотрел на меня.
– Вам нечего было сказать, значит, мы все обсудили, – ответил наконец Радагат и вернулся к своему невозмутимому виду.
– Но это же нечестно! – возмутилась я. – Вы же понимаете, что без вас я не справлюсь?
– Понимаю, потому и запрещаю участвовать. Более того, если вы все-таки выйдете на поле, то точно будете посажены под комнатный арест.
– Так нельзя! – я почувствовала, как в душе моей закипают слезы. На какую-то краткую секунду мне захотелось, чтобы безумие опять напало, и я смогла разнести этот кабинет безо всяких угрызений совести.
– Вы вообще понимаете, насколько это опасно? На отборочных играх подбираются команды, примерно равные по силе, в дальнейшем это не требуется. Но даже на отборочных возможны тяжелые травмы. Мы не можем предусмотреть все, да это и не входит в нашу задачу.