Студенты. Книга 2

— Савва Николаевич, ты. Привет, привет! — словно бы и не удивился столь позднему звонку его коллега. — Ты что, по делу или решил со мной поболтать? — весело проговорил мужчина.

— По делу, Харламыч, по важному делу…

— Говори, слушаю.

— У вас во Псковском женском монастыре матушка Серафима тяжело заболела. У нее что-то там с легкими. Выясни, помоги. Забери ее как можно скорее к себе…

— Матушка Серафима, говоришь, — засмеялся Геннадий Харламович. — Красивая?

— Кто?

— Ну, матушка твоя, Серафима?

— Харламыч, я ее в глаза не видел.

— Так что же ты за нее так хлопочешь, среди ночи мне звонишь? Это хорошо, что я еще спать не ложился — с рыбалки вернулся, припозднился… Я сейчас в отпуске. Приезжай, Савва, ко мне, вместе порыбачим. Ты когда последний раз удочку держал, а?

— Не помню, Харламыч, ей-богу не помню. Лет десять-пятнадцать, не меньше.

— Вот видишь: все у тебя дела да дела, а жить-то когда. Я вот все бросил и на озеро, ловлю по ночам леща, сома. Красотища — не поверишь, домой не хочется.

— Да верю, Харламыч, верю. В детстве, бывало, сам на ночную рыбалку любил ходить.

— Ну, это когда было. Ты еще вспомни, как тебя мать грудным молоком кормила. Ладно, ладно, Николаич, извини, не хотел обидеть, — поняв, что перегнул палку, стал оправдываться его коллега из Пскова.

— Да нет, нет. Какие обиды! Ты счастливый человек, у тебя есть время заниматься любимым делом, а у меня вот не получается.

— Не горюй, Савва, еще получится, только захоти… Теперь еще раз о матушке. Как мне ее разыскать и что нужно сделать?

Савва Николаевич подробно рассказал о матушке Серафиме и о звонке своего закадычного студенческого дружка Валерки Морозова.

— Хорошо, Савва Николаевич, сделаю все как надо. Сейчас свяжусь со своими ребятами на «скорой». К утру я тебе отзвонюсь.

— Лады, Харламыч, лады.

И они положили трубки.

Савва Николаевич какое-то время посидел в кресле за своим столом, машинально перелистывая страницы записной книжки. Промелькнули фамилии, обведенные черной полосой. Господи, скольких уж нет! Вот Толька Зимин. Погиб в Афгане, был отличным хирургом. Славка Антюфеев сгорел на самолете где-то в африканской саванне. Летел спасать от желтой лихорадки женщин и детей в разгар гражданской войны в Уганде. А вот и номер Витьки Сысорина. Умер совсем недавно, года еще не прошло. Прямо в операционной остановилось сердце. Таких черных обводок у него с десяток наберется, и все мужики, его бывшие однокурсники. Из девчонок тоже человек трех нет, и среди них староста группы, их «мама», Леночка. — Да, уходим постепенно в мир иной, где тишь и благодать, — припомнились ему стихи любимого Сергея Есенина.

— А когда же мои часы деревянные прохрипят мой двенадцатый час? — задал себе впервые вопрос Савва Николаевич и даже не удивился. — Надо же, время, что ли, пришло. — И он усмехнулся. — Да вроде бы рановато, дел еще немало осталось. Если не мы, то кто? Опять на чьи-то плечи сваливать.

Савва Николаевич стал искать телефон Валерия, своего однокурсника.

Вот ведь, Валерка верующим стал человеком. Что его подвигло к такой жизненной роли, трудно сказать. Но факт остается фактом. Валерий из страстного игрока и очень общительного человека вдруг, казалось бы, ни с того ни с сего стал глубоко верующим человеком. Нет, не религиозным, а верующим. Религия и вера по сути разные вещи. Хотя часто можно слышать: такой-то православной веры, такой-то человек — мусульманской веры или еще какой. Думаю, что вера у них в принципе одна, они по-настоящему верят в своего единственного Бога: Иисуса Христа, Аллаха, Будду, впрочем, верят искренне, всей душой. В церковь и мечети ходят многие. Но истинных верующих, тех, кто всей душой со своим Богом, таких не так уж и много. Религия — это что-то большее, сродни массовой культуре, а вера — она святыня, одна единственная.

Савве Николаевичу пришли на ум все эти рассуждения, пока он пытался дозвониться до приятеля. Но домашний телефон того все время был занят, а номер мобильного Савва Николаевич не знал.

«Чего он там болтает? А может, забыл положить трубку? — мысленно предположил Савва Николаевич. — Ладно, подожду. Позвоню попозже», — решил он и углубился в воспоминания о своих отношениях с религией и верой.

В детстве Савва Николаевич был окрещен бабушкой Таней вместе с такими же, как он, мальчишками, бегавшими босоногими по станционной пыли на их полустанке. Приехал батюшка Константин, или, как его называл отец, поп Костя. Служил он в Верещагино, что в пятидесяти километрах от Веракуши. Бабушка Таня каждый год ездила в ту единственную в районе действующую церковь помолиться Богу и послушать проповедь настоящего батюшки. Как-то в один из таких визитов бабушка Таня упросила батюшку Костю приехать на их станцию и окрестить ребятишек.

— С десятка два некрещеных бегает, и мой внучок среди них. Как без крещения-то им дальше жить? Не по-божески, батюшка, — говорила баба Таня.

— Так-то оно так, а как родители? Они если против, то не могу. Сейчас церковь отделена от государства. Не можем в личную жизнь вмешиваться, только по желанию.