Студенты в Москве. Быт. Нравы. Типы

Земляк любил Богомазова за его постоянную жизнерадостность и умение рассказывать обо всём интересном, что делается в столице. И теперь Богомазов передал ему животрепещущую театральную новость, а потом, словно вспомнив, спросил:

– Вы не знаете, кого оставил в прошлом году Бегунов при себе?

Розанов поморщился.

– Кажется, Лукошникова… Но вообще я этим господином чрезвычайно мало интересуюсь. Его присутствие в университете – одна из позорных страниц нашей Almae matris. Из-за таких господ престиж профессорской корпорации страшно падает.

– Да, нельзя сказать, чтобы студенты любили всех своих учителей. Многие не пользуются любовью, – заметил Богомазов.

– Какая там любовь! Студенты перестали уважать профессоров за их товарищей. Действительно, в настоящее время сидеть на профессорской кафедре, когда знаешь, что на ней сидел перед тобой господин сомнительной репутации, – это прямо чувствовать себя не в своей тарелке

Розанов горячился и, видимо, старался поскорее высказать давно наболевшее в нём.

– Вы посмотрите, – продолжал он, – какие средства употребляют некоторые из нашей братии. У человека за душой буквально ничего, так он начинает заигрывать со студентами недоброкачественным либерализмом. Словно студенты не видят насквозь такого господина и не знают, что тот же самый либерал пишет статейки в известной газете и лижет пятки совестно сказать кому.

– Трагедия раздвоенной натуры, – сострил Богомазов.

– Разумеется, студенты презирают или смеются… Но ведь их смех задевает ни в чём не повинных людей. Вырабатывается уже известное отношение ко всей корпорации.

– Да как же не смеяться, – сказал Богомазов, – раз учёный, а к науке никакого отношения не имеет – ко всему, к чему угодно, только не к науке. Понятно, смешно. Ну, например, эта всемирная карикатура Спортсмэнов – чем знаменит? Тем, что проехал верхом на лошади всю Россию и Европу до Мадрида à 1а[96] какой-нибудь поручик на велосипеде через Сибирь. Говорят, товарищи-профессора даже поставили ему на вид неловкость его поведения как учёного. Он после этого к нам перемахнул и новую оригинальность выдумал, кажется, тоже имеющую мало научного интереса: летом и зимой ходит в лёгком пальто по улицам и посвистывает. Зато прославился. Вся Россия теперь знает. Есть, мол, в известном университете известный профессор Спортсмэнов… И смеются… На вашем факультете тоже обретается любопытный экземпляр профессорской породы: изыскивает формулы наиболее целесообразного распределения гонорара между профессорами… Или этот… как его… Звуков, посвятивший несколько лекций смакованию похождений самца, паразитирующего в половом органе самки… Как же тут не смеяться?.. Оно и то сказать, анекдоты и остроты двусмысленного, чаще, впрочем, бессмысленного содержания – слабость многих профессоров на всех факультетах. У некоторых даже в манию перешло.

– Вот у вашего Гнипова, например, – заметил Розанов.

– Положим, у Гнипова это живо выходит, – нерешительно сказал Богомазов, чуть-чуть покраснев.

– Чего уж живее! Только вот научного труда ни одного нет, даже лекций до сих не успел издать. Говорят, что боится, как бы в печати не раскатили. На чужом опыте познал неприятность подобного положения.

– Я думаю, что таких господ немало вообще.

– Да, к сожалению, есть, и даже изрядное количество. А эти литографированные курсы – издание слушателей-студентов! Ведь это подчёркнутое бессилие и убожество данного профессора. Господину учёному лень или просто не под силу обработать свой курс настолько, чтобы можно было напечатать. И вот появляются литографированные черновики его лекций, издаваемые услужливыми студентами. Профессор избегает серьёзного труда и вместе с тем спокоен – лекции есть.

– Некоторые профессора редактируют литографированные курсы, – заметил Богомазов.

– Знаем мы это редактирование; посмотрите, сколько в таких литографиях абсурдного, лишнего, я уж не говорю – безграмотного. В этом случае гниповы прямолинейнее: нет печатного труда, так записывайте. По крайней мере, всенародное признание своей негодности.

– Какой печатный труд, – заметил Богомазов, – ведь и печатной научной белиберды сколько угодно. А то вот, например, – вы слыхали об учёном, который написал научную брошюру о прыгающей блохе и посвятил свой труд одной высокопоставленной даме?..

– Слыхал, – заметил Розанов, – даже как он собственноручно подносил свою брошюру. Этакое карикатурное подхалимство! И после этого требовать уважения от студентов…

– Как остаются при университете всякие недонос-ки? – вдруг ввернул Богомазов.