В зале рёв и оглушительный стон. Профессор сходит с кафедры… Его провожают аплодисментами или свистками и шиканьем. Сейчас же на кафедре появляется бледный студент с горящими глазами. Он что-то говорит. Но адский шум заглушает слова. Он машет руками, кричит. Все стоящие у кафедры машут руками на толпу. Слышны отдельные возгласы.
– Позвольте сказать! Слушайте! Тише!..
Но ещё долго не умолкает расходившийся зал. Наконец на минуту всё стихает. Бледный студент прерывающимся от волнения голосом говорит о притеснении и борьбе… С третьей фразы его прерывают, аплодируют, и тщетно он показывает жестами, что хочет говорить дальше, – шум увеличивается. Бледный студент исчезает. На его месте вырастает огромная фигура в меховой шапке и пальто…
Первокурсник уже разошёлся. Он вне себя – ревёт оглушительным рёвом, раскраснелся, глаза горят, как у того бледного студента. Он ничего не слышит, не понимает. Только отдельные возгласы касаются его слуха.
Студенческая сходка
– Товарищи, нас давят!.. Необходима борьба!.. Соединимся!..
И он отвечает на эти слова диким криком и аплодисментами. Всё кругом, кажется, кружится в адском хаосе.
По окончании сходки, если не заберёт полиция, первокурсник выходит из университета и бежит куда-то. Ему кажется, что нужно кому-то что-то передать. И он останавливает каждого встречного знакомого студента и радостно объявляет:
– Сходка назначена на завтра!..
Если же его спросят, какую резолюцию предприняло собрание, первокурсник ответит только:
– Настроение твёрдое!
Это две фразы, которые запечатлелись в его мозгу. Больше он ничего не помнит. И на всякий вопрос отвечает.
– Настроение твёрдое! – И бежит, бежит куда-то, счастливый, что был на сходке.
Первокурсников мы должны отнести к отрицательным элементам студенческих движений. Благодаря им сходки часто превращаются в нечто бессмысленное и абсурдное. Это они могут аплодировать подряд двум совершенно противоположным по смыслу речам. Это они в состоянии устроить игрушечные баррикады и потом молчаливо любоваться, как их разрушает полиция…
Для первокурсников и устав 63-го года[45]
, и автономия университета – пустые звуки. Большинство из них ещё не успело даже освоиться с университетскими порядками и потому вовсе не знает, что нужно требовать и зачем. Настроение их очень изменчиво. Они так же быстро охладевают, как и возбуждаются, – в особенности, когда возникают какие-либо препятствия или необходима жертва. Тут уже первокурсник совсем теряется: не задумываясь, посылает свою «маму» хлопотать за себя, а сам хнычет и жалуется…Жизнь первокурсника, чисто внешняя, это феерия жизни…
Человек сидел в запертом и закрытом ставнями доме, и вдруг раскрыли все окна: хлынул ослепительный свет, и распахнулись все двери, и он не знает, ослеплённый, в какую дверь выйти и куда пойти. И мечется от одной двери к другой, от одного окошка к другому, но все ещё остаётся в доме…
Уже на второй год ясно обозначаются склонности студента, и намечается путь, по которому он пойдёт. Одних увлекает наука; других внешняя жизнь слишком привязывает к себе, и для них наука остаётся чисто официальной; третьи начинают бороться за существование, стараются «пробить» себе дорогу; иных интересует политика; некоторых – отвлечённые вопросы жизни, и они стараются познать всё – «вырабатывают миросозерцание»; наконец, есть и такие, на которых бедность накладывает свою тяжёлую лапу и постепенно засасывает…
Сложна жизнь и различны вкусы и склонности студентов так же, как и всех людей…
Неуравновешенный
В гимназии среди гимназистов Смирнов слыл за развитого человека, а педагогическим советом считался опасным. Он много читал. И, разумеется, как всякий начитанный гимназист, ещё в 5–6-м классе проштудировал Писарева, Добролюбова, Шелгунова, Скабичевского[46]
. Но он не остановился на этих столпах гимназического «нелегального» образования, а пошёл дальше. Ему удалось прочитать Дрэпера[47], умственные течения XIX в. Циглера[48], кое-какие брошюрки – в провинции ведь очень трудно достать хорошие книги – по политической экономии и даже книгу Тэна[49] об искусстве. Интересовался он и поэтами и не только по обязанности, а с наслаждением читал Гейне, Шиллера и др. Вообще, проявлял интерес ко всеобщему знанию. В нём жило неутомимое стремление всё объять и всё понять. И это стремление сделалось основным импульсом и в его университетской жизни.При выборе факультета Смирнов руководствовался соображением, где разнообразнее и интереснее науки. Поэтому он не стал ни медиком, ни естественником. Он слыхал, что эти факультеты берут у студента всё время и почти ничего не дают, кроме своей специальности. Смирнову казалось просто невозможным изучать только известный цикл наук и таким образом отрезать себя от