Ступающая по воздуху

В те же дни последовала череда странных случаев. Откуда ни возьмись, появились какие-то новые знакомцы Мауди, и никто не знал, как они стали таковыми. Ее невероятная, прямо-таки потрясающая доверчивость теряла всякую меру и все сильнее проявлялась с наступлением юности. Какие-то сомнительные типы входили в распахнутые двери ее жизни, это были главным образом мужчины, и создавалось впечатление, что Мауди магически притягивает их. Началась полоса инцидентов, ажитаций и недоразумений, самая пустяковая причина которых крылась в половом созревании, а самая существенная оставалась неизвестной. Все стало иным. Мауди казалось, что изменились вдруг люди. Почему люди робели при ней, но в то же время к ней льнули? Ведь она же такая, как и прежде.

Те, кто помнил, какая она была в детстве, видели это иначе. Теперь просто не узнать ту самую задумчивую и молчаливую девочку, говорила Инес. В сердце Мауди назревает гнойник какой-то безудержной мятежности — такой диагноз поставил классный куратор, вызвавший Амрай для доверительной беседы после скандала на уроке немецкого. В сочинении на тему: «Как ты оцениваешь занятия по немецкому языку?» девочка аттестовала его как труса, якобы на том основании, что он боится самого себя и не способен ходить по воздуху, а потому хочет угождать всем.

Разладилась и, казалось бы, уж такая крепкая дружба с Эстер, которая временами стала выбирать себе в качестве первой подруги несчастную Юли, между прочим ту самую девчушку с лицом брейгелевской страхотки, которую Бауэрмайстер когда-то угостил ворованным мороженым. Однако для такого выбора была и другая причина: Эстер, чьи груди выпукло круглились и вокруг которой увивались безусые ухажеры, пришла к выводу, что блеск красоты станет еще неотразимее в соседстве с безобразной неказистостью.

Но ведь были же времена sisters corner, потайного местечка, куда обе они заползали независимо от погоды. Была дощатая хижина, которую сколотил для них Харальд и доступ в которую разрешался только женщинкам, как они тогда выражались. Крохотная клетушка под дырявым навесом: Харальд не все сделал по правилам и не настелил толь. Строение держалось на четырех столбах, одним из которых служил обрубок ели, сваленной когда-то Бауэрмайстером, чтобы она не заслоняла ему вид из окна. Имелось нечто вроде откидной двери и двух оконных прорех в форме сердца. Внутри царил терпкий дух сырой древесины и бумаги, запах, неистребимый даже летней жарой. Когда в sisters corner приглашали подружек, Мауди заблаговременно опрыскивала его позаимствованными у матери духами L’Air du Temps.

От часто сменяемых цветных плакатов веяло каким-то острым беспокойством, которое постепенно вселялось в головы взрослеющих девочек. Эпоха лошадиных портретов миновала. В фавор вошли поп-звезды и рептилии. С Дайаной Росс соседствовал комодский варан, печально взирающий на индонезийское небо.

Изменялся язык, все более тяготея к двусмысленности, к заговорщицкой условности. Они всегда говорили на тайном языке. На уроках истории (обе ходили во 2-й «б» класс местного Терезианума), когда господин Даут толковал им про страшное иго фогтов, они не могли удержаться от, казалось бы, беспричинного смеха, за что учитель оставлял их «без обеда». И если впредь что-то не совсем удавалось: стянуть ли с ноги резиновый сапожок или решить задачку, при всяком промахе или маленькой неприятности раздавался вздох, сопровождаемый проклятием: У! Страшное-иго-фогтов! Придумывались все новые ласкательные обращения друг к другу. Они выглядели неразлучными, а их дружба в те весенние дни настолько срастила их, насколько это вообще возможно между людьми. Они любили друг друга, а стало быть, как им тогда казалось, и весь мир.

Бывали дни, когда они не мыслили ни часу прожить друг без друга. С приближением темноты в sisters corner становилось неуютно, им ничего не оставалось, кроме как пожелать спокойной ночи, но стоило разойтись на несколько шагов, как накатывало щемящее чувство разлуки. Они то и дело оборачивались, махали друг другу и кричали, обмениваясь ласковыми словами. Прибыв восвояси, они немедленно связывались по телефону, хотя жили всего-то в восьми домах друг от друга, и долгие разговоры завершались обычно тем, что спустя полчаса Эстер, в пижаме и с зубной щеткой под мышкой, стояла у ворот Красной виллы. Они ночевали в Зале воздушных пешеходов, на более чем тесном шезлонге, висок к виску, и Мауди должна была поглаживать Эстер по предплечью. Иначе та не могла уснуть.

Они настолько овладели языком взглядов, что не требовалось никаких слов. Да, иногда они говорили на этом языке с таким мастерством, что вполне могли обходиться краткими репликами, сопровождая их движениями зрачков, бровей и век.