Ступающая по воздуху

Безмолвное смущение сладковатым дурманным облаком повисает в зале. Руки и ноги у всех словно оглушены наркозом. И проходит какое-то время, пока они не овладели своими телами, моторикой собственных рук. Потом все, что было опрокинуто, встает на свои места, все, что разлито и просыпано, вытерто и прибрано. Скатерти расправляются. Одежду и прически приводят в порядок. Какие-то женщины стыдливо хихикают. Слышится более чем внятный шепоток.

Рауль, не робкого десятка парень, берет на себя заботу об Амрай. Марго прячет в тылах поднявшую рев Эстер. Официанты занимаются сервировкой, стараются услужить гостям. Девочка все еще на коленях у Изюмова. К ним с тазом и тряпкой летит один из пиццайоли. Инес берет Мауди на руки и возвращается к столу Латуров и Ромбахов.

— Может, мне вызвать врача? — спрашивает Рауль у Харальда.

Харальд пожимает плечами. Лицо бело как мел. Оно беззвучно смеется.

— Идемте же отсюда! — кричит рыдающая Амрай.

Напирая друг на друга, они бросаются к выходу. Гуэрри приносит шубы, денег он брать не желает и высказывает надежду, что с девочкой не случилось ничего серьезного. Мимоходом Марго слышит чье-то неуверенное бормотание, что-то про эпилепсию. Гуэрри закрывает за Латурами и Ромбахами дверь. Раулю приходит идея, каким образом водворить спокойствие, — музыка. Какой-то автор-исполнитель начинает журчать песню про Зудамерику.

Кармен, сидящая за столом с масками, в поисках своего веера впивается пятерней во что-то теплое и мягкое. Она поднимает такой громкий крик, что в зале тут же опять воцаряется тишина.

Гуэрри просто безутешен, голосит во все горло. Он с мольбой причитает: «Бипо! Бипо!» Но короткохвостика уже не воскресить. Гуэрри трясет его, треплет, горестно указывает на него столпившимся землякам. Они ужасаются и соболезнуют на непонятном итальянском. Гуэрри целует лапу и даже морду Бипо.

И он ощущает вдруг вкус воды Ионического моря. Он чувствует соленый воздух над гаванью Катании. Вот они, все двенадцать, в маленькой с зелеными кафельными плитками кухне, а мать чистит для детей baccala — сушеную треску.

Не может ли он устроить так, чтобы ему продали столовый прибор той женщины в лазурном свитере, матери эпилептического ребенка.

Рауль удивленно смотрит на человека с черным хвостом на затылке и прямой наводкой глаз. Тот повторяет свою просьбу.

Он бы хотел самым деликатным образом, естественно, приобрести прибор той молодой дамы. Тарелку для супа, салатницу, бокал и салфетку.

Рауль в отчаянии. Мало ли какая фантазия взбредет здесь кому в голову, на самом деле. Но Бойе улыбается ему своими бычьими глазами. И проворно подскакивает к покинутому столику, и в его тонких белых пальцах в мгновение ока оказывается то, к чему прикасалась Амрай. Он заворачивает все в полотняную салфетку и сладко улыбается, обнаружив на ней малиновый отпечаток губ. Он кладет на стол, вернее, ставит домиком купюру и возвращается в полутемный угол, где вечно попахивает писсуаром. Бойе пытается согнать с лица краску смущения и с преувеличенной заинтересованностью просит Эсбепе объяснить, что такое мордент.

~~~

Солнце сдвигалось на север. Там, где, по тысячелетним наблюдениям, пересекаются эклиптика и небесный экватор, оно вступило в свое первое равноденствие. День и ночь сравнялись по времени.

Весна. Туман, неделями не покидавший своего лежбища в Рейнской долине, внезапно исчез неведомо куда. Исчез не менее загадочным образом, чем воздушный сахар в изумленном рту ребенка. Реактивные самолеты бороздили хрупкую бирюзу неба белыми царапинами инверсионного следа. Воздух переливался шелком, хотя с Мариенру в долину врывались безумные снежные бури. Равнина еще лежала в буром осеннем оперении и была скована холодом. Деревья чернели в своей траурной наготе. На Боденском озере выморозило все зеленые оттенки, и серая вода напоминала сланец.

Потом через Швейцарские горы перевалила весна и целый день и целую ночь грела своим поцелуем долину Рейна. И в самом деле: за одну ночь на помертвелых лугах пробилась зелень одуванчиков, голые кусты разжелтелись предпасхальным убором вербного пуха, и нежная синева лютиков сплошной каймой высыпала вдоль лесных опушек. Улицы Якобсрота уже не глянцевели по ночам ледяной коркой. Мартовская слякоть сходила с асфальтовых и брусчатых мостовых.

Жуткий случай в «Галло неро» настолько растревожил Амрай, что она уже не одну неделю носилась от терапевта к психиатру и от психиатра к терапевту. Более того, она возила Мауди в Инсбрук, чтобы показать специалистам университетской клиники, и тамошние невропатологи не могли обнаружить ни малейших признаков эпилепсии. Никакой церебральной обусловленности, ни сильных, ни слабых приступов, нет и намека на симптом так называемого «припадка Джексона», который мог бы вызвать локальное раздражение определенного участка мозга. Ни тумора, ни нарушения местного кровообращения, ни родовой травмы. Эпилепсией, насколько могли выяснить Амрай и Марго, никто из рода Латуров не страдал.