Ступень Четвертая. Часть вторая

Тон, которым он отвечал императору был мне знаком: именно так Айлинг пускал пыль в глаза, когда не был полностью уверен в своих словах. Но с Накрехом лучше с самого начала рассчитывать на вариант похуже.

— То есть Накрех мог как-то сбежать из Глазьева? — удивился я. — Разве это возможно без руны?

— Я не знаю, чего он достиг, — недовольно проскрипел маг. — Большинство того, что вы сообщили, никак не сочетается с тем, что мы знаем про Накреха. Он изменился, и в какую сторону — сказать сложно, потому что на него повлияли тела, в которых он побывал. А про них мы не знаем ничего.

Я прикинул два последних тела — официанта-неудачника и полностью подконтрольного Новикова — и пришел к выводу, что Накрех мог только озлобиться, потому что оба раза ему попадался несчастливый персонаж, который наверняка оставил отпечатки несчастья в собственном теле. Новиков, как я понял, был еще довольно умным дядькой, мозги, конечно, перешли Накреху вместе с телом, но похоже, работают с другой душой совсем не так. Потому что на Глазьева смена тела не особо повлияла. А у него мозги те же самые. Желания проводить исследования, как влияет тело на душу, у меня нет ни малейшего. Мне было бы достаточно разобраться с Накрехом.

— Заклинание реагирует на оба тела одинаково? — спросил маг. — Или все же на одно из двух больше?

— Пожалуй, что одинаково. А что?

— Мне кажется, должна быть более выраженная реакция на тело, в котором он провел больше времени. Но это так, мои предположения. Возможно, последнее вместилище дает притяжение сильнее. У нас нет возможности проверить.

— Так что мы ничем не можем помочь. — Важно сказал Дамиан. — Хотя, видит бог, хотим. От себя разве что могу дать совет. Если этого человека так важно вернуть в собственное тело, используй на нем императорскую защиту свидетеля. При должном старании в применении заклинания тело будет практически не отличить от родного.

— Есть существенный минус — наследственность, — ответил я. — Потому что дети будут похоже на тело до заклинания, ведь так?

— Разумеется, — важно кивнул Дамиан. — По сути, это сложная иллюзия, поддерживаемая самим телом, который считает его своей частью.

— Плюс ограничения по размерам, — припомнил я. — Да и источники у этих тел разные. У занятого ныне он поменьше.

— Я предложил как крайний вариант, — надулся Дамиан. — Чтобы дать возможность человеку вести привычный образ жизни.

Я хотел было сказать, что в нынешнем случае Глазьева будет достаточно сложной иллюзии, но промолчал, чтобы не показывать, насколько магия в этом мире меньше развита.

Мы попрощались и разошлись по своим мирам.

— Ну что? — спросил меня уже другой император.

— По нулям, Иван Михайлович, — честно признал я. — Единственное, что смогли стоящего присоветовать, — это изменить нынешнее тело сложной иллюзией, чтобы человек казался тем откуда была выдернута душа. Но нам это не даст сделать Егор Дмитриевич.

— Уверяю вас, папа будет на моей стороне, — ответил Глазьев.

Он больше не лежал на кушетке, а стоял. Одежду, в которой было тело, ему не вернули, выдали набор для пациента, который у нас хранился на такие случаи. Но этого хватило, чтобы Глазьев почувствовал себя уверенней и опять начал качать права.

— Просто вы должны были настоять на том, что я — это я. Человек — это не только тело, но и душа. А душа куда важнее всего остального.

— Заткнулся бы ты, — почти миролюбиво предложил я. — Вдруг Егор Дмитриевич это тоже понимает, поэтому и решил, что тело без души для него предпочтительней, чем душа, которая планировала его убить.

— Я не планировал!

— У нас есть запись.

— Я не планировал, — уперся он. — Это все Новиков. Он меня заставил.

— Потребовать у себя артефакт для убийства отца? — довольно жестко спросил император.

— И почему такое проходит мимо меня? — тихо пробурчал Ефремов и громче добавил: — Елисеев, почему мне ничего не доложил? А ну как грохнули бы Глазьева?

— Что за глупости вы говорите? — раздухарился Глазьев. — Я никогда бы не убил собственного отца. Это все выдумки Елисеева.

— У нас есть записи, — напомнил я.

Разумеется, никаких записей не было, но этого хватило, чтобы наконец сбить спесь.

— Мы так и не решили, что с ним делать? — сказал Ефремов выразительно тыкая пальцем в сторону Глазьева.

— Выдать компенсацию и убедить отца, что я — это я? — предложил тот.

— Да ты братец, обнаглел, — грозно повернулся к нему Ефремов. — Влез по уши в заговор, чуть собственный клан под монастырь не подвел, да еще и требуешь компенсации? Это мы с Глазьевых должны требовать.

— Но есть некоторые сложности, да? — усмехнулся император и жестом подозвал нас с Ефремовым. Глазьеву же дал понять, что тот должен стоять в отдалении. Но я полагаться на здравомыслие Романа не стал, поставил защиту от прослушивания.

— Что конкретно сказали? — спросил император.

Я покосился на Ефремова и неохотно ответил: