Ступени. Беседы митрополита Антония Сурожского

Христос не оставил после себя книгу, как оставляли многие другие учителя. Что же Он после себя оставил? Можем ли мы быть уверены в том, что в Евангелии содержится именно то, что Он говорил, чему Он учил, что именно таков был Его образ. Да, можем. Мы можем себе это представить гораздо лучше, чем если бы была у нас книга, которую мы бы читали, и каждый из нас бы вычитывал то, что ему хочется в ней увидеть, как мы постоянно это делаем, читая произведения разных писателей. Мы видим себя в них и воспринимаем книги только в размере своего понимания. Христос книги не оставил, но оставил живое общество, которое называется Церковью и которое Его лично знает. Я говорю: знает, а не только знало. Из столетия в столетие все те, кто стали верующими, так или иначе встретили Христа, могут повторять слова апостола Иоанна, сказанные им в одном из своих посланий: «Мы вам говорим о том, что наши глаза видели, что наши руки осязали, что наши уши слышали».

Мы говорим о том, что для нас абсолютная, несомненная реальность, потому что она – в пределах нашего опыта. И так из столетия в столетие это случается с бесчисленным количеством людей. И нам надо помнить, что Церковь – это общество, которое соединено, как говорится в катехизисе, не только общностью таинств, догматической веры, обрядами. Все это, конечно, есть в Церкви и является как бы составной частью ее, но в Церкви сердцевина другая. Это – встреча, встреча лицом к лицу со Христом. Это может быть потрясающая встреча, она может произойти исподволь, еле-еле заметно, но она всегда должна присутствовать, чтобы человек мог сказать: "я – верующий".

Вера, то есть опыт встречи со Христом, невыразима. Сказать то, что случилось, невозможно. Можно только передать на человеческом языке то, что доступно нашему пониманию, нашему восприятию. Я вам расскажу, что со мной случилось и потом перейду к вопросу о том, как вера может найти себе выражение.

Я родился до первой мировой войны, мой опыт жизни заключает в себе все трагические годы России и заграничную жизнь эмиграции. Обстоятельства были такие, что я церковного или просто христианского учения не слышал. Когда мы очутились в эмиграции, я оказался живущим в закрытой школе. Я выходил из нее только на несколько часов в воскресенье. Тогда было не до того, чтобы меня учить, меня надо было утешить, обрадовать. Поэтому я о Боге никаких понятий не имел. Я знал, что мои родители верят в Бога, но более этого ничего не знал. И так длилось довольно долго. Я поступил мальчиком в русскую молодежную организацию. Там я встретил отца Георгия, о котором упомянул выше, и который передо мной открыл таинство всепобеждающей любви, любви, которая может ликовать, и которая может быть крестной мукой. Я это воспринял тогда только как его личное, непонятное мне свойство. А потом прошли годы. О Боге я слышал, но не интересовался Им. Однажды во время игры ко мне, как и к другим мальчикам лет четырнадцати, подошел наш руководитель и сказал:

– Ребята, мы пригласили священника провести беседу с вами, потому что наступает Страстная седмица. Идите в зал.

Мы все отказались. Я особенно не хотел идти, потому что другие были хоть сколько-то церковные, а я никакого представления об этом не имел. И я ему ответил, что я ни в Бога не верю, ни в священников не верю, и у меня нет никакого желания идти учиться тому, что мне совсем не нужно. Руководитель мой был умным. Он мне не сказал, что "это будет полезно для моей души". Он сказал:

– Ты себе представляешь, что разнесется по Парижу, если никто из вас не пойдет на эту беседу. Я тебя не прошу его слушать: пойди, стань в угол и думай о своем.

Я подумал: "Ну хорошо, из уважения к организации, в которой я проходил обучения, я это могу сделать". Я пошел, сел в угол и собирался думать свои думы, но, к моему несчастью, а может быть к счастью, этот священник говорил слишком громко и мешал мне думать. А то, что он говорил, меня начало возмущать в такой степени, что я стал прислушиваться. Он говорил о Христе. Нас тогда готовили к тому, чтобы с мечом в руках возвратиться и спасать Россию от большевизма: а он плел нам о смирении, о терпении, о скромности, о всех добродетелях, до которых нам никакого дела не было, потому что никакой пользы они не могли принести нашему делу, как нам казалось. Я слушал с возрастающим возмущением. После того, как он кончил свою беседу, я помчался домой и попросил свою мать дать мне ее Евангелие, чтобы проверить… Помню, как я ей сказал:

– Я сам хочу проверить, и если в Евангелии сказано то, что этот батюшка говорил, то я кончу с Богом, кончу со Христом и выкину свой крестильный крест.

Перед тем, как начать читать, я вспомнил, что нам батюшка говорил о существовании четырех Евангелий. Из чего я заключил, что одно из них должно быть короче остальных. И если уж терять время на чтение Евангелия, давай-ка прочту самое короткое.