Ступени любви

— Но ребёнок должен родиться в благословенном Богом союзе… Союзе любви…

На лице Феличиано Чентурионе промелькнуло выражение тоскливое и сумрачное.

— С того часа, как я узнал… Я ненавидел, но теперь… она скучна, пресна, покорна, мне иногда жаль её. Но жениться на сестре убийц брата? На тупой девке? Ты что, Амадео?

— Она не девка. И в её чреве — твоё дитя…

— Да… — Тёмные глаза Чентурионе блеснули. Феличиано улыбнулся, — моё дитя…

Амадео видел, что Лучия Реканелли ничуть не занимает мысли Чентурионе, поглощённого только тем, что подлинно волновало его. Впрочем, чему удивляться? Воспитателем Феличиано был граф Амброджо — и он воспитывал в нём правителя. Правитель не мог жениться по любви, правитель не принадлежал себе, правитель должен думать о власти. Амадео знал, что Феличиано способен любить: он любил сестру Чечилию и брата Челестино, был верен и предан друзьям, внутренне благороден, он понимал опасность избытка власти и неизменно смиренно склонялся пред Богом. Но женщины… Может ли милая и кроткая Лучия Реканелли прельстить его? Амадео тяжело вздохнул.

Однако, Лангирано был рад за друга, и счастлив тем, что чёрная тайна Феличиано перестала существовать.

Между тем Феличиано оживлённо интересовался беременностью супруги самого Амадео, узнал, что прибавление ожидается, по словам донны Лоренцы, где-то на третьей неделе марта, улыбнулся, сказав, что весна будет плодоносной…. Амадео с тихой улыбкой оглядывал искрящиеся глаза друга, его помолодевшее лицо и расправленные плечи.

Ликующая мужественность и сила проступили во владыке Сан-Лоренцо и распирали его.

Дни Лучии Реканелли проходили теперь счастливо: в тепле и сытости. Она научилась ценить это счастье. Тошнота к тому же быстро прошла, она ела за двоих, потом сидела с книгой, порой гуляла по заснеженному саду. Руки её постепенно утратили худобу, грудь наливалась, с лица ушла мертвенная бледность. И всё было бы хорошо, если дни её не омрачал бы граф Феличиано Чентурионе. Он неотвязно досаждал ей посещениями, неизменно проводил с ней ночи. Правда, ни разу не возжелал её, вёл себя кротко и смиренно, просто обнимал живот и засыпал, но он был ей в тягость.

Живот же рос день ото дня, наливался полнотой и округлялся. И чем более он проступал, тем навязчивей становился граф Феличиано. Он исчезал только на несколько часов днём, но время с обеда и до утра почти всегда проводил у неё. Правда, в последнее время Лучия уже не испытывала ужаса, когда он приближался к ней. С того странного обморока, что с ним тогда приключился в её каморке, он больше не бил её, был заботлив, старался угадывать любое желание. С его лица исчезло гневное выражение, он всё время улыбался. Лучия заметила, что он красив, но стоило ей вспомнить, как он зло обесчестил её, на душе становилось гадко. Все его старания угодить ей утомляли, все расспросы о самочувствии — тяготили, само его внимание — обременяло.

В конце декабря случился неприятный эпизод. Лучший в городе медик, синьор Оттавио Павезе, приглашённый Чентурионе, в очередной раз осмотрев Лучию, сказал, что все благополучно, но графу наедине посетовал на безучастность будущей матери. Феличиано кивнул и с того дня стал досаждать Лучии ещё больше: предлагал ей встречу с подругами, бал, турнир… Лучия ничего не хотела: она узнавала из разговоров с Катариной все новости замка. Знала, что Делия ди Романо стала женой мессира Амадео ди Лангирано, а Чечилия вышла замуж за мессира Крочиато. Катарина сообщила ей, что и синьорина Бьянка, сестра массария, пошла в начале сентября к алтарю с мессиром Северино Ормани. Увидеться с ними Лучия не хотела, понимая двусмысленную постыдность своего положения. Бал? Турнир? Он, казалось ей, просто издевается. С какими глазами она появится перед людьми? Кто она? Он хочет выставить её на позор и посмешище?

Феличиано, не зная, чем порадовать её, принёс дорогие украшения из восточных рубинов. Ему теперь нравился красный цвет. Лучия посмотрела на него исподлобья и кивнула. Лицо её омрачилось. Эти камни были нужны ей не более, чем небесные звезды. Ну почему он просто не может оставить её в покое? Чентурионе ничего не понимал. Она должна быть весёлой — это нужно его ребёнку, значит, её нужно развеселить. Что же развеселит её?

— Они не нравятся тебе? — спросил он, наклонившись к ней. Он не мог понять её.

Лучия испуганно отстранилась, его лицо было в тени и ей показалось, что он в гневе, и, боясь, что он ударит ее, сжалась в комочек и замерла, ожидая оплеухи. Чентурионе отстранился и резко выпрямился.

— Ты что?

Лучия поспешно проговорила, что эти камни очень красивые и очень нравятся ей. Лицо её было при этом горестным и несчастным, а поза не оставляла сомнений, что она в панике. Он снова нагнулся и тут же заметил, что она отпрянула от него, пытаясь закрыть живот.

Он обомлел. Девка боялась, что он ударит её, понял Чентурионе.