Ступени на эшафот

Матвей задумался. Внедрение в большевистское подполье — затея рискованная. Селение Куоккала (современное Репино) — дачный посёлок на берегу Финского залива, на линии железной дороги, в нижнем течении реки Сестры, от столицы рядом. Местность красивая — море, песок, сосны. Столичный народ, кто при деньгах, покупали в Куоккала дома или участки земли и строили дачи по собственной прихоти. Куоккала — уже финская территория и законы там финские. У большевиков в селении своя дача «Ваза». С таким названием в Финляндии и селения есть, и корабли. Наследие шведского владычества. Тогда главное судно шведского короля называлось «Ваза».

— Ещё вопрос. А если курьера знают? Бывал он там или в столице встречался с кем-то из революционеров?

— С его слов — в Финляндском княжестве не был никогда. А в Петербурге, конечно же, контактировал, но мельком. Он из Малороссии, киевлянин.

— О как!

— Главная загвоздка в том, что на подготовку нет времени. Уже завтра надо выехать. Со слов арестованного, в Куоккала знают о курьере и ждут.

Риск велик, очень велик. Если большевики на даче заподозрят подделку, то даже труп Матвея не найдут. В плане конспирации большевистская фракция превосходила остальных революционеров. У эсеров сильна боевая фракция, все проблемы решают силой. Кадеты и мартовцы только болтали.

— Хорошо, господин полковник, я согласен. Мне нужно время на подготовку. Для начала внешность привести в соответствие с фотографией. Можно ли мне забрать документы?

Времени, чтобы максимально привести себя к оригиналу, немного. Плохо, что Матвей не видел курьера. Рост, манера говорить и двигаться, какие-то привычки. Может — он курит или завзятый матерщинник? Или через слово вставляет в речь слова-паразиты? Подготовка к серьёзному действию внедрения уж слишком скорая. Стремление начальства получить информацию из первых рук понятно. Но Матвею своя голова на плечах и важна и нужна. Мёртвому ни слова, ни деньги непотребны.

В коридоре Охранного отделения присмотрелся к фото. Шатен, волосы до средины ушей, такие за ночь не отрастить. И выход один — либо в гримёрную какого-нибудь театра, либо в постижёрную мастерскую, там обычно бывают готовые парики. Всё же направился в театр. Как-то говорил папенька, что в своё время при необходимости пришлось обращаться, так загримировали до неузнаваемости.

В гримёрной мастерской показал фото на документе, закрыв бумажкой текст.

— Мне надо быть максимально похожим. Служба требует.

— Сделаем в лучшем виде.

Подобрали парик, предупредив, что мыться в душе или ванной в нём нельзя. А ещё дали в небольшой плоской баночке сажи с вазелином. С виду — как гуталин для чистки сапог. Матвей удивился:

— Это зачем?

— На фото лицо имеет землистый оттенок. Намажьте мазь на лицо, немного, тогда кожа будет ближе к оригиналу.

Матвей поблагодарил, отдал деньги. А дома набрал пепел в печи, смешал с маслом, натёр руки, причём тщательно, под ногти смесь затолкал. А потом вымыл с мылом. Эффект просто замечательный. В складках кожи, в порах, под ногтями — чернота, одним словом — руки рабочего человека. В зеркало на себя посмотрел — изменился. Похож на человека с фотографии. Зазубрил данные с документа, чтобы отвечать на вопросы без запинки, если придётся. А спросить может таможенник на границе или революционеры, чтоб им пусто было. Для Матвея Россия — его страна, он здесь родился, учился, присягу на верность государю давал и потому защищать её будет до последнего вздоха, до последней капли крови. Иначе какой он мужчина, офицер?

Утром в Охранное отделение явился, к Герасимову. А дежурный жандарм у входа Матвея не признал. В парике, в цивильной одежде. Вход в отделение заступил.

— Вы к кому сударь?

— Болдырев, ты меня не признал?

Нижний чин присмотрелся, ахнул:

— Звиняйте, ваш-бродь!

И в сторону отошёл.

— Только по голосу и опознал!

Это хорошо. Уж если люди, видевшие его не раз, не узнали, то возможность случайного опознания мала. Полностью исключить нельзя. Почти все боевые отряды разных партий устраивали слежку и настоящую охоту за жандармами. Поэтому Охранное отделение имело три входа. Причём один из них выходил в парадную жилого дома по-соседству, для скрытного ухода — прихода. О нём знали только офицеры, имели ключи. А у входа главного жандарм при входе, как цербер.

Герасимов уже в кабинете. На столе потёртый саквояж. Увидев подчинённого, замер на месте.

— Ба! Матвей Павлович! Вы ли это?

— Обижаете, господин полковник! Обознались! Я отродясь Яцук Андрей Тихонович, со Жмеринки.

— Стоп! А вот разговор у него другой, помягче. Знаете, как малороссы говорят?

— Гуторят, — сразу поправился Матвей.

Малороссы букву «г» выговаривают не так, как русские, скорее как «х».

— Во! В самую точку!

Полковник был на допросе арестованного и слышал, как тот говорит.

— Ещё бы помедленнее. Яцук не торопясь гуторит.

Матвей кивнул.