Кстати, о Паулинцелле — так странно, скорее по-итальянски, называется скромное местечко в Тюрингии, в котором мы с женой прожили почти два летних месяца. Несколько домиков, старенькая железнодорожная станция, около которой три-четыре раза в день останавливается маленький поезд с пыхтящим паровозом. Милая-премилая кассирша долго и подробно рассказывает нам, как проехать в Эрфурт или Эйзенах, где пересесть на другой поезд, сколько ждать на пересадках, когда будет обратный поезд. «Он последний!» — вдруг с ужасом, бледнея, восклицает она. «Только не опоздайте. Ох, майн гот, это будет ужасно». И ее глаза наполняются влагой от одной мысли, что мы можем опоздать на последний поезд и ночевать в Готте, Веймаре или Альтенбурге. Она смотрит в окно, провожая нас взглядом до вагона, смотрит счастливым, благодарным взглядом. Как же, мы так интересуемся ее прекрасной родиной! Ей так хочется, чтобы нам все понравилось!
А вечером после прогулки мы идем домой, и каждый нас знает и каждого знаем мы. «Guten Abend, Professor, guten Abend».
Напротив нашего дома небольшой магазин, где все можно купить, где, видимо, обо всем можно и поговорить, но больше всего в нем улыбок — улыбок продавщиц, улыбок покупательниц. Кажется, что аккуратно расставленные по полочкам товары тоже вам улыбаются. Откроешь дверь в магазин и останавливаешься перед залпом встречающих вас улыбок.
Рядом почта, в нее заходят редко. Если вам надо купить марку или опустить в ящик письмо, это для почтовых служащих становится событием, главной операцией дня. Пожилой человек в форме проверит, хорошо ли запечатан ваш конверт, и будет долго подбирать самую красивую марку. Большущими ножницами, наверное времен Бисмарка, он долго и аккуратно будет обрезать эту марку, чтобы она пришлась к вашему конверту. Глядя на эту работу, вы подумаете, что перед вами ювелир, создающий шедевр из драгоценных камней. Прямо-таки паулинцеллевский Бенвенутто Челлини! Во время этого священнодействия должна быть тишина, и только после сложной операции возможны немногочисленные, нужные для приличия фразы. «Danke, heute ist es kuhl, Professor!»[54]
— скажет старичок в форме, обливаясь потом. Спокойствие, неторопливость, аккуратность, вежливость.Одно плохо: наш дом стоит на шоссе, по которому со скрежетом и страшным грохотом проносятся огромные грузовики. Этого мало. Соседи снизу, довольные жизнью, каждый вечер собираются вместе, выпивают по рюмке шнапса и начинают петь под нашими окнами.
Вы можете со злобной мимикой выглядывать из окна, демонстративно хлопать ставнями — все напрасно. «Пение» делается все громче. Я всякий раз готовил страшные проклятия, которые хотел выплеснуть утром им в лицо. Но встречал их приветливые и улыбающиеся лица («Guten Morgen, Her Professor») и успокаивался до вечера.
А то вот еще — по воскресеньям в уютный ресторанчик внизу собирались люди на Hochzeit (свадьбу). С ближайших деревень молодежь съезжалась на ревущих мотоциклах. Последние, немного постояв у ресторанчика, начинали кружить вокруг нашего дома, возить своих подвыпивших хозяев по всему поселку с заездом в соседние деревни. Шум неимоверный, нельзя разговаривать в комнате, не слышно собеседника. «О, боже, боже!»
В такие дни я предпочитал уходить из дома гулять. Гулять по тюрингским лесам. Они прекрасны. Здесь все расчищено. Это, скорее, бесконечный парк. Проложенные дорожки, никого нет. И будто все время слышится музыка Шумана. Вот ручеек. Полянка. Вдали аккуратные башни, деревня, скромный костел. По железной дороге вьется небольшая змейка вагонов, которую тянет дымящий паровозик. Картинки из детских книжек. Умиление и прелесть вокруг. Неужели вся эта картина могла породниться со словом «фашизм»? Невероятно. И как хорошо, что это в прошлом.
Я так много гулял, что у меня сильно разболелась нога. Приехал врач, отвезли в поликлинику ближайшего города. Увы, доброжелательность и улыбки не помогли. Не помогли перевязки, мази, приподнесенная мне тросточка. Три года лечил я свою ногу, лежал во многих больницах, консультировался у лучших специалистов. Щупали, спрашивали, мазали, качали головами, произносили загадочные слова. Но однажды укололи в пятку кардиозолом, раз-два, и я пошел.
И все же Паулинцеллу я всегда вспоминаю с нежностью. Вот и сейчас думаю о людях, которые там живут, представляю, как тарахтят по воскресеньям мотоциклы, тихонечко и сентиментально пыхтя, тянет свои вагончики паровик, а в лесах звучит Шуман.
С теплым чувством, сентиментальным и чистым, как тюрингский пейзаж, как приветливые улыбки жителей Паулинцеллы, вспоминаем мы Кунце, красивого, еще молодого человека, заместителя Кайзера по экономическим и хозяйственным вопросам. Он подарил нам эти впечатления, устроив чудесный отдых. Увы, тяжелая болезнь мгновенно унесла его из жизни.