Ступени профессии

Смотрят оперу прежде всего, или слушают? Что в ней важнее: хорошее пение или хорошая актерская игра? И т. д. Все эти вопросы хорошо знакомы каждому, интересующемуся музыкальным театром. Покровский решительно отбрасывает все эти многочисленные «или» и ставит на их место большое «И», утверждаемое как неоспоримое и обязательное, как самая основа решения проблемы.

Кто же должен исправить все вывихи в развитии искусства оперы, найти в ней новые силы, новые действенные возможности? По мнению Покровского, сделать это должен оперный режиссер и только ему это по силам. Именно он, режиссер, должен быть организатором особого оперного синтеза. Должен добиться не сложения, приложения друг к другу, даже не переплетения, а именно полного взаимопроникновения, сплавления в единое целое музыкального и театрального начал оперы, превращения их в нечто новое, вне оперного спектакля не существующее, — тот единый сплав, которым опера и должна являться.

Каким же способом режиссер организует этот необходимый оперный синтез, добивается соединения в органическое единство всех разнородных компонентов оперного спектакля?

Здесь мы подходим к сердцевине концепции оперной режиссуры Б. А. Покровского. Когда молодой Покровский впервые вошел в Большой театр со служебного входа, при первой встрече с ним художественный руководитель театра С. А. Самосуд спросил его: «Вы идете в своих спектаклях от музыки?» «Нет», — твердо ответил Покровский и после этого ответа сразу же попал в орбиту пристального внимания знаменитого дирижера.

Между тем, подобный ответ легко может показаться странным. От чего же идти в опере, если не от музыки? И, с другой стороны, почему же в опере — спектакле музыкального театра — не идти от музыки? Потому, говорит Б. А. Покровский, что в этом случае легко может затеряться глубинный смысл и диапазон возможностей второго слова, определяющего тот вид искусства, о котором идет речь — слова «театр».

Музыка написана. И если действие просто иллюстрирует ее: под грустную музыку на сцене ходят медленно с опущенными головами и льют слезы и т. п., то это едва ли много дает восприятию зрителей, превысит то, что зритель и сам без подобной иллюстрации почувствует, слушая соответствующую музыку. Тогда зачем театр? Почему не концерт? Не пластинка? (Кто хоть раз на плохом оперном спектакле не думал: «Лучше бы я прослушал эту оперу по радио или в грамзаписи?»).

Нет, оперная музыка потому и есть особая, оперная, театральная музыка, что в ней в скрытом, так сказать, виде заложены самые различные сопоставления, соотнесения, действенные задачи. Потому что это не просто музыка, а записанная музыкальными звуками, нотами драма: люди, их отношения, происходящие с ними события, их чувства, высказанные музыкой. Музыкой, все это в себе заключающей и предполагающей выявление, проявление всего этого в сценическом действии, зримом ряде, сочетаемом с «слушаньем».

Именно эту задачу и должен решать создаваемый режиссером действенный ряд. И взаимоотношения этого ряда со слуховым могут быть внешне самыми различными. Различными именно для того, чтобы составить, в конечном счете, неразрывное внутреннее единство, возникающее в психическом мире воспринимающего оперный спектакль человека. Единый, без каких-либо «швов», музыкально-сценический образ спектакля. Цельность сложного художественного порядка, а не просто арифметическое «приплюсовывание».

Так, при звучании веселой музыки может происходить самое печальное действие и наоборот и т. п. Окостенелых, незыблемых связей-стереотипов, которые обычно возникают при иллюстрировании одного вида искусства другим, здесь нет и быть не может.

Только при таком дополняющем в соответствии с замыслом композитора, а не иллюстрирующем взаимоотношения с музыкой подходе театр необходим для оперы. Только в этом случае может, как неоднократно подчеркивает Б. А. Покровский, высекаться искра «оперности», особого, высочайшего, по его мнению, художественного свойства, которое само по себе не содержится ни в театре, ни в музыке, а только в их синтезе, и которое именно и придает этому синтезу огромную, несравнимую ценность..

Поэтому-то Покровский считает, что режиссер должен идти не от музыки, а «к музыке», создавая свой зрительный ряд навстречу ее драматургическим задачам. Создавать его, конечно, гораздо труднее, чем просто «подстраивать» действие к музыке, что в общем-то является делом скорее, ремесленным, чем подлинно творческим. Но только так оперная режиссура может успешно выполнять свои подлинные задачи.