Ступени профессии

Моя кожаная тетрадь с «Золотым петушком» сослужила мне еще одну службу. Когда много лет спустя я ставил это произведение в оперном театре Лейпцига, мне пришлось всерьез попользоваться ею. Во всяком случае концепция произведения, найденная и разработанная самоучкой, была для меня, постановщика-гастролера, вне подозрений. Прочтя тетрадь, я был уже готов к встрече с художником и к репетициям. Увы, таких подробных и внутренне прожитых режиссерских проектов я больше не писал.

Когда я поступил в ЦеТеТИС, мне было сказано, что было бы лучше, если бы я пошел в ГИТИС. Что меня непременно там приняли бы. Но тем не менее я не пошел в ГИТИС, думая, что это всегда успеется. И это успелось. Через полгода в ЦеТеТИСе расформировали нашу большую группу — сорок восемь человек, оставили четырнадцать, из которых сформировали новый курс — первый курс режиссерского факультета при Государственном институте театрального искусства — ГИТИСе.

ГИТИС

Государственный институт театрального искусства имени Анатолия Васильевича Луначарского. Удивительное это заведение. Учатся там в тесных клетушках, все время мешая друг другу. Сколько существует ГИТИС, в нем всегда было тесно. Это никак не подвигало кого-нибудь на расширение его площади. Напротив, там, где не было возможности повернуться учащимся пяти факультетов, открыли еще пять, потом еще и еще. В конце концов было тесно, стало еще тесней. Принципиальной разницы нет, занятия стали идти в помещениях, арендованных в разных частях города. Так и ездят студенты из одного конца города в другой, с одного факультета — на другой факультет, из одного класса — в другой класс, из одного дома — в другой и т. д.

Однажды решили построить новое здание, специально оборудованное для воспитания молодых театральных специалистов. Проект был сказочным, но вызвал у всех гитисовцев уныние: как ГИТИС оставит свое помещение, уедет из столь любимых незабвенных уголков, заставленных шкафами, бросит стены, в которых воспитывались многие поколения выдающихся театральных деятелей, бросит старое, но горячо любимое молодежью здание!.. Это казалось невозможным. Вскоре выяснилось, что вместо удобного помещения для воспитания молодых театральных специалистов будет построено здание для более важных дел. Все удовлетворенно вздохнули.

ГИТИС всегда был средоточием лучших педагогов, знатоков теории и истории театра. Студенты всех факультетов и выпусков любили Алексея Карповича Дживелегова, читавшего нам историю зарубежного театра. Любили за его живописность: живописность внешнюю и живописность его характера. Широко расстегнутая бобровая шуба, меховая шапка на затылке, огромные ботики и улыбка. Улыбка, которая будто бы выражала весь Ренессанс, не замечая в этом поэтическом времени ничего трагического, злого, опасного. Мы любили его лекции, потому что не знали, как их можно было конспектировать. Более того, их надо было не столько слушать, сколько ощущать. Петрарка, Бенвенутто Челлини, Кватроченто, Чинквиченто, да Винчи, Буонаротти, чичисбей, комедия дель арте. Эти слова будоражили воображение, волновали дух. Хоть не всегда, ох, надо признаться, не всегда я мог уловить между ними связь и понять их простой смысл.

Дюрер, Пуссен, Веласкес, Пикассо, Фейхтвангер, Чосер, Мильтон, Эразм Роттердамский, молодой тогда Хемингуэй, далекий Аристотель, Гораций — целый поток красивых имен обрушивается на студента, и он, не будь дурак, делает вид, что во всем разбирается, за что ему ставят отметки, важные для получения стипендии.

Я наслаждался этими словами. Они приобщали к чему-то прекрасному, но к чему, честно говоря, было необъяснимо. Потом во Флоренции я увидел дома Данте, Петрарки, в Генуе — Колумба, в других городах и странах я видел дома, где жили Бах, Эль Греко, Хемингуэй, Моцарт, Гете. Во Франции я был в доме, где скончался Леонардо да Винчи… И боги стали постепенно сходить на землю, благожелательно садиться рядом за стол. А тогда, в ГИТИСе, это были лишь красивые созвучия.

Профессора произносили их то сладко, то грозно, то почтительно. Дживелегов — всегда восторженно. Нам импонировал его восторг, хотя к его экзаменам мы особенно не готовились, зная, что пятерки в основном будут розданы студенткам, особенно хорошеньким. А нам, мужчинам, останутся четверки и тройки. Что поделаешь… И в этом был дух Ренессанса, который я до сих пор представляю себе по-дживелеговски.

Но звучали на наших занятиях и совершенно иные слова: «прибавочная стоимость», «деньги», «товар», «хлопок». Именно с таким ударением слово «хлопок» произносилось преподававшим нам политэкономию Заксом. Вместо «хлопок» он почему-то выкрикивал «хлопок». Закс приходил на лекцию то в черной косоворотке, то в крахмальном воротничке. Иногда он снимал ботинки, если было жарко, и все разглядывали его босые, без носков, ноги.