Ступени профессии

Но не могу врать, я удивляюсь открытиям каждой репетиции и очень любопытствую: куда пошел мой спектакль. Я могу подправить направление движения (отвлечь внимание ребенка от будки с мороженым и переключить его на другой интерес), подкорректировать чуть-чуть. Но повернуть вспять всю психомеханику спектакля я не в силах. И рад этому. Чудное это дело — творчество режиссера: все зависит от него и… он больше всех зависит от всех.

Как это делается, простите, рассказать не умею. Очень трудно рассмотреть у самого себя хрусталик глаза. Не удивляются же тому, что один врач обращается к другому с просьбой прослушать его легкие или сердце. Как можно «прослушать» свое собственное творчество?

Я преднамеренно виноват в том, что не давал (не мог дать!) развернутых характеристик многим замечательным людям и событиям, с которыми встречался. Это остается для тех, кто способен охватить личность и явление во всем многообразии и таинстве. Я же, как мелкий эгоист, ограничил себя теми зернами посева, которые мог увидеть и взрастить в себе. Таковы правила и возможности этой книги.

Я винюсь в том, что книгу писал currente Calamo[58]. Я менее всего писатель и браться за перо могу лишь на ходу, между двумя репетициями, глотая ложку супа или перелистывая партитуру, клавир, свежий журнал или газету…

Наконец, я беру на себя в полной мере вину за то, что прочитавший эту книгу потерял зря время. Однако что делать? «Преступление» совершено!

Но, совершив «преступление», удовлетворен ли я? Нет, состояние недоговоренности меня не оставляет, что-то самое интересное про людей я не написал. Что-то упустил. Но что? Быть может, это чувство неудовлетворения вызовет ко мне снисхождение? А может быть, оно приведет меня к новому «преступлению»? «О si tacuisser philosophus mansisses!» («О, если бы ты промолчал, то остался бы философом!»).[59]

К. Кривицкий АВТОР И ЕГО КНИГА

Имя народного артиста СССР Бориса Александровича Покровского известно везде, где только существует оперный театр.

За 45 лет непрерывной творческой работы, находящейся и сейчас в полном разгаре, Покровский поставил огромное количество — около ста (!) опер и оперетт. Он лауреат Ленинской и четырех Государственных премий СССР. Был руководителем крупнейших концертов и фестивалей советского искусства за рубежом. Его постановки в Большом театре побывали во время гастролей театра во многих странах мира.

Созданный им Московский камерный музыкальный театр завоевал очень большую популярность не только в СССР, но и во многих странах Европы.

При этом Б. А. Покровский — ведущий педагог, занимающийся подготовкой актеров и режиссеров музыкальных театров. Он много лет заведует кафедрой музыкального театра в ГИТИСе. И его ученики успешно работают не только в нашей стране, но и за ее пределами.

Но и это еще далеко не все. Б. А. Покровский — один из крупнейших теоретиков музыкального театра. Его книги «Об оперной режиссуре» (М., ВТО, 1973) и «Размышления об опере» (М., «Советский композитор», 1979) — это труды, мимо которых не может пройти ни один работник музыкального театра наших дней (не только режиссер!), если он хочет быть в своем творчестве по-настоящему современным.

Его выступления — а Борис Александрович часто выступает по телевидению, радио, в периодической печати, на разного рода встречах — вызывают обсуждения, размышления.

Но главное, конечно, не в этой внешней канве творческой жизни Б. А. Покровского, сколь бы незаурядна и значительна она ни была, а в ее внутреннем содержании. А оно поистине замечательно, потому что Покровский прежде всего — подлинный рыцарь оперы. Это может быть сказано без всякого преувеличения и обращения к высокому стилю (его Покровский терпеть не может — в этом читатель убедился, знакомясь с книгой) и является, пожалуй, наиболее точным и конкретным «рабочим» определением внутреннего устремления автора этой книги на протяжении всей его долгой творческой жизни.

Почему уже в детстве у Покровского зародилось горячее увлечение не театром, не музыкой, не театром с музыкой, а именно «театром, выраженным музыкой» — это один из немногих вопросов, связанных с его творчеством, на которые не возникло твердого ответа.

Однако возникнув, это увлечение становится стержневым в его жизни и остается таковым неизменно.

Конечно, Б. А. Покровскому в высшей степени повезло в том, что он сразу же нашел замечательных учителей, о которых и пишет в этой книге. Но отметим и другое. Чтобы научиться, также необходим талант, и он тоже в высокой степени оказался свойствен Б. А. Покровскому. Ведь, скажем, Самосуд был человеком очень общительным в работе, имевшим много друзей, соратников, учеников. Но именно Покровский точно раскрыл глубинный внутренний смысл его знаменитых «чудачеств» как очень серьезную и мудрую борьбу со всякими штампами, трафаретами, стоящими между художником и выражаемой им действительностью. Смысл, может быть, до конца неосознанный и самим Самосудом, но давший такие богатейшие всходы в восприятии его молодого коллеги.