Ступени профессии

Кто может быть стопроцентно уверен в том, что он хороший режиссер? Вся режиссура укладывается в систему: автор — актер — дирижер — художник — жизнь. Бесконечные организационно-административные хлопоты режиссера могут легко поглотить его творческую потенцию. Восторг администрирования зачеркнул не одну творческую личность.

Осторожно! Одно дело организовывать художественный образ спектакля, другое — организовывать квартиру артисту А, что безусловно обидит артиста Б, добиваться звания для артиста В, что вызовет подозрительность артиста Г, «пробивать» ковры для закулисной части и вызывать неудовольствие тем, что они пыльные, потому что в результате режиссеру, особенно если он главный, предъявят претензии по поводу того, что ковры не чистят ежедневно. («Куда смотрит главный режиссер!»)

Режиссеру все надо иметь в виду, на все по возможности влиять. Но следует приучить себя и окружающих к тому, что главное» труднейшее, ответственнейшее и решающее дело режиссера — художественная деятельность театра, его идеологическая направленность. Осуществление этой задачи требует напряжения сил и стопроцентного внимания.

ГОРЕСТИ И РАДОСТИ

Большую часть своей жизни режиссер проводит в театре, в общении с разными людьми, обладающими разнообразными творческими и индивидуальными качествами, с коллективом. Его работа, творчество возможны только в коллективе. Режиссер без коллектива актеров, без взаимодействий, взаимовлияний, непрерывного общения с разнообразными художественными индивидуальностями то же самое, что дирижер без оркестра, певец без сцены, луг без пчел, кузнечиков, птиц… Это неоспоримо. И все же режиссер одинок. Одинок, как капитан в дальнем плавании, хотя и окруженный своими помощниками и командой матросов. Одинок, как вожак оленьего стада. Именно он ответствен и критикуем в первую очередь. Этим он как бы отсечен от «массы», без которой он и не капитан, и не вожак, и не режиссер.

Пусть в творческом процессе режиссер основывает работу свое-то воображения на индивидуальности актера X, актрисы Y, пусть испытывает на себе влияние их художественных импульсов, рождает спектакль для них, предъявляя их публике в наилучшем художественном качестве. Настанет страшный, горький день, называемый праздником, — день премьеры. Настанет момент, когда все, что ты сделал, сочинил, вскопал, посеял, привил ценой огромного напряжения, тысячами сомнений, проб, разочарований и побед, — все оторвется от тебя и начнет жить самостоятельной жизнью. Конечно, актеры будут тебе улыбаться, если у них будет успех. Авторитетные и уважаемые люди будут трясти тебе руку, все будут поздравлять, поздравлять, поздравлять…

С чем? С тем, что созданный тобою корабль где-то в чужих водах благополучно миновал рифы, блистает в синеве и его пассажиры счастливы.

О создателе уже не думают. Корабль спущен на воду и находится в плавании, живет своей жизнью. День премьеры, день отрыва от всего, что было передумано, что по крупицам собиралось, что радовало, пугало, заставляло заботиться каждый миг суток, даже во сне — это день расставаний! Часто актеры, чувствительный народ, говорят после премьеры: «Неужели завтра уже не будет репетиций? Неужели все? Жалко!» Но они продолжают жить в спектакле как его участники, подобно бабочке, явившейся из кокона. А от режиссера спектакль оторвался, зажил своей жизнью.

Режиссер обречен на индивидуальные размышления, мало тревожащие актера. Он ответствен за спектакль до выхода его в свет более и иначе, чем каждый актер. Его боли и предчувствия (хорошие или плохие, все равно) — это его мир; никто не разделит с режиссером этих переживаний. А если бы и разделил? Нет, это сокровенная тайна режиссера, субъективные обертоны звучания художественных струн, струн особого рода, режиссерских… «Да», «нет», показалось, напугало, успокоило, вновь встревожило, забылось и снова родилось. Родились и сомнения и уверенность… Этими чувствами режиссер не может делиться с актерами, не может, чтобы не испортить дела. Не спугнуть веры, не показаться смешным… Режиссер обречен на одиночество. С этим ничего на поделать, да и не надо ничего с этим делать!

Взаимоотношения с оперой, которую ставит режиссер, бывают разными, как с людьми. Иную оперу можно ставить совершенно импровизационно, она как бы сама себя ставит. Сидишь на репетиции и удивляешься тому, что делаешь. А музыкальная драматургия тянет все дальше и дальше, закладывает в твое сознание и подсознание неожиданные сценические ходы, приемы, решения. Режиссеру остается только, корректируя, исполнить все это.