Ступени в вечность

— Пойми, — продолжал Раванга после небольшого раздумья, — мне тяжело не исказить словами драгоценной чистоты, скрытой в пещерах Амиджара. Поверь, все имеет глубокий смысл. Далеко не каждому суждено быть Великим, но даже пройдённый наполовину путь украшает Нить. Путь Ведателя иной, он легче, но для тех, кто хочет большего, нет лёгкости. Там… в тех пещерах проступает истинная сущность, и она так ужасна, что не хватает сил её вынести. Страх, отчаяние и боль. Слишком много, слишком часто. А когда уже кажется, что все позади и ты достиг, тебя опять настигает враг и хватает за сердце. Это безумие, и не все могут его преодолеть. Рано или поздно все начинают искать не знания, а покоя.

— Истинный покой — это смерть, — прошептала девушка.

Удивительно, но даже ветер стих от этих слов. Они упали в полной тишине.

— Ты запомнила.

— Я никогда не забуду.

— Но это всего лишь миг, он проходит, а жизнь вернуть невозможно. И потому никому не дают необдуманно оборвать свою Нить прежде времени. До определённой черты. Если потребность в покое не становится невыносимой…

Он говорил так же легко и ровно, и фигура его дышала привычным Маритхе умиротворением. Ничто не указывало на то, что воспоминания тяготят его.

— Смотрят, не дают… — пробормотала она. — Ведь Бессмертные все знают наверняка! И все равно убивают! Да ещё много раз.

— Запретное знание на то и закрыто от непосвящённых, что они не в силах понять его. Или принять. Ты хотела знать. Но слова искажают суть, и ты так и не поняла, что есть Храм Амиджара. Но ты хотела слов, не понимания.

Может, и не поняла, однако он и не старался. Сегодня он был скуп. Когда Раванга хочет, чтобы кто-то уразумел его речи, он всегда находит нужные слова, которые ничего и нигде не искажают.

— Жуткое место, вот что. И наставники под стать, — бормотала Маритха, опасаясь, что её услышит кто-нибудь, кроме Великого, потому и озиралась по сторонам, вглядываясь во тьму.

— Наставники принадлежат этому месту и никогда его не покидают. Не покидали.

— А почему никто не выходит? Неужто нельзя человека просто так отпустить, а не ждать, пока он Нить свою укоротит?

— Отпустить просто, не просто уйти. Туда попадают лучшие, Маритха, избранные Бессмертными для того, чтобы отдать себя нашему миру. Для них это не просто поражение. Это смерть. Лучше принять её в учении, Бессмертные зачтут это, когда клубок размотается вновь. Быть может, новая попытка окажется удачной. Из Храма можно выйти, но почти никто и никогда не выбирал этот путь. Выбрать его — значит сдаться, упустить такое, чего никогда не получишь вновь. И мощь, которую ты ощущал не раз, которою ты был не раз, которою ты почти уже стал, больше никогда тебя не осенит. Это всего тяжелее. Ты никогда не знала такого счастья, потому тебе не понять.

Да уж, не понять ей такого кошмара, хоть и она уже кое-что повидала. Пускай недолго, пускай чужую мощь, чужую вечность… Надо же так людей мучить! Приманивать, а потом плющить между молотом и наковальней, и водой холодной обливать, и жару ещё поддавать.

— А ты тоже?.. — не решилась она закончить.

— Я не сильней других. Но Лишняя песчинка воли все решает.

Они двигались в ночь, и так же темно было у девушки внутри. Недалеко от неё, в носилках, спал Тангар, единственный, близкий, родной, но Маритха опять про него позабыла.

— Это потому Бессмертные так сделали, что Ведатели всегда одинокие? Никто, кроме них самих, воле Бессмертных не воспротивится! Никто искать не станет, даже если кто-то и пропадёт в каких-нибудь пещерах вроде этого Амиджара, — проронила она наконец.

— В этом тоже скрыт свой смысл, Бессмертные ничего не делают по прихоти. На самом деле одиночество приходит само.

Девушка подождала немного, но Раванга оставался безмолвным, и она сама подала голос:

— Как это, само?

— Если собственную суть становится видно лишь в Амиджаре, то естество других выступает гораздо раньше. Ведатель теряет близких, как только он начинает видеть и слышать.

— Не понимаю я, — упрямо твердила Маритха.