Стужа

Среди сверхстрахов есть некий доминирующий — следовало бы сказать — самый обыкновенный страх, который гнетет Вашего брата, постоянно вытесняя его из одного состояния и ввергая в другое, всё более беспощадное (беспощадное по отношению к художнику). Люди обходят его. Я тоже стараюсь сейчас сторониться, изнемогая от усталости, от такой усталости, которую я и описать-то Вам не берусь, я избегаю встреч с ним и не могу не встречаться. Я же отдан его власти. Простите меня! Он просто впихивает меня в свою дряхлость в форме фраз, как суют слайды в диапроектор, который потом на экранах моего (и его) сознания сам воспроизводит все эти ужасы. Разумеется, Вы хотите побольше знать о своем брате, а я хочу попытаться сохранить свои силы. Известно ли Вам что-нибудь о восточных языках, на которых он говорит? О его «азиатской жилке»? О его внештатном учительстве? Это большие, совершенно самостоятельные, никому не ведомые территории его поистине ломаной экзистенции. Еще в детстве он подвергался нападкам. И как раз с Вашей стороны. Вы что-нибудь знаете об этом? Он во всем противопоставлен Вам, и еще более от того, что Вы, будучи его братом, не являетесь таковым. Он живет в каком-то «непонятном мире понятий». Палка в его руке действительно много для него значит. Я весьма далек от построения какой-либо системы, однако хочу обратить Ваше внимание на тот факт, что даже теперь он не избавлен от своего детского страха перед захлопывающимися за его спиной дверями. По его словам, он страдает также за «поколение обреченных на бессонницу»! Мысль постоянно уводит его на кладбища, «улепетывает на кладбища». Вы понимаете?! Интересно и другое: его отношение к музыке, его отвращение к государству, к полиции, к ранжиру. Его ужасная страсть превращать вопрос в искаженный ответ. Неотвязные мысли «о жутких дорожных происшествиях», «об утаенных за стенами семейных катастрофах», которые остались в далеком прошлом. Кроме того, пристрастие к цирку, к эстрадным ревю, ко всему непутевому. Он говорит о своем «шутовском царстве». Вы никогда не пробовали подступиться к своему брату? С помощью каких-нибудь уловок? Поскольку Вы врач, я думаю, контакт с ним был бы для Вас тем более важен. Или же я не зря боюсь, что Вы вообще никогда не имели контакта со своим братом? Ведь весь день он отдыхает от ночи, и наоборот. Он всегда таскает с собой «мысли». Я думал, что сумею уберечься от воздействия Вашего брата. Теперь же чувствую себя пораженным его недугом, этой неуклонно прогрессирующей болезнью. Ваш брат помрачается в той мере, в какой меркнет мир, меркнет всё вокруг и внутри. Мир — это «последовательное ослабление света», — говорит он. А сегодня вечером: «Всё во мне пересохло, всё во мне как совсем обмелевшее русло, как обескровленная артерия». Так как мне не ясно понятие безумия, оно мне не ясно, а лишь привычно, я не могу сказать, что Ваш брат безумен. Он не безумен! Сумасшедший? Нет, тоже нет. «Перекличка со смертью», по его словам, вот что создает шум в его мозгу. Сегодня я увидел его совершенно голым, он сидел на кровати и изучал свое тело.

Вы подумаете, что я пренебрегаю своими обязанностями, поскольку так давно не писал Вам. Вы можете предположить, что использую Ваши деньги, чтобы себе здесь отдых устроить! На самом же деле я стал вдруг воспринимать это задание как страшное наказание, наказание и назидание. Факт тот, что я пропитан мыслями Вашего брата. Его упреками в адрес всего на свете. Не болен я, еще не болен по его милости, но насквозь осмехотворен. Он показывает мне «уродства земной поверхности, обусловленные уродствами универсума». Для меня тоже всё вдруг помрачилось. Вы должны простить меня, это письмо продиктовано безрассудством, за которое я не несу ответственности. Поздно. Но я хотел бы попросить Вас поразмыслить о «детской лжи», которую Вы всегда распространяли о своем брате. О «лжи», которой Вы на протяжении всего Вашего детства и всей Вашей юности осыпали брата. Не уверен, что моя миссия здесь не оборвется по истечении тринадцати-четырнадцати дней.

Поскольку Вы не ответили ни на одну из моих реляций, предполагаю, что, даже если Вы можете быть просто недовольны мною, Вы не пожелали ничего изменять в существующем положении, не хотите, чтобы я немедленно вернулся. Это было бы и бессмысленно, и бесцельно. Разумеется, я рассчитываю на надлежащее продолжение моей практики в Шварцахе…

Пятое письмо

Уважаемый господин ассистент!