Стужа

Они медленно шли узенькой, хорошо протоптанной стежкой. У речки в вечерних сумерках высились темные ольхи, оттуда тянуло сыростью, рядом светлело пестренькое платье Анели. «Ты комсомолка?» — спросил Егор. «Нет, — вздохнув, сказала она. — Кто же меня в комсомол примет?» Он не возразил. Действительно, такое, далеко не пролетарское происхождение будет во многом ограничивать ее в жизни. Это похуже, чем происходить из крестьян-середняков. Это, пожалуй, как кулацкое происхождение. Если не хуже.

Для Азевича настало время новых забот и волнений. Где бы он ни был днем, как только наступал вечер, бежал к соседям, и они с Анелей шли или к речке, или в нардом, если там было что-либо интересное, или просто сидели на скамейке за кустами пионов. Анеля оказалась умненькой, говорливой девушкой, прочитавшей немало книг, и теперь она рассказывала содержание некоторых из них Егору, который, конечно же, не прочитал и десятой доли того. Она пересказала ему два романа Александра Дюма, «Айвенго» Вальтера Скотта, «Крестоносцев» Сенкевича, «Дон Кихота» он взял домой, чтобы прочесть самому, но не было времени, и он одолел лишь сотню страниц этой толстой книги. В дождливые вечера обычно сидели в Анелиной боковушке и тихо беседовали о разных разностях. Именно там, в боковушке, он впервые поцеловал ее, девушка очень испугалась его поцелуя и замолчала в волнении. Он обнял ее и в порыве неизведанной нежности мысленно решил: женюсь. Хотел тут же сказать об этом Анеле, или, как писали в старых книгах, «попросить руки», но что-то помешало этому, может, его застенчивость. Наверно, надо было подождать, выбрать другой, более подходящий момент. Или набраться недостающей решимости. Так или иначе, он не сказал того единственного слова, и кто знает, может, и к лучшему. А может, и нет. Вполне возможно, что он совершил самую свою большую ошибку в жизни.

Накануне той ночи он несколько дней пробыл в районе, вернулся поздно, улица уже спала, нигде не светилось ни одного окошка. Он подошел к соседской калитке, постоял, послушал. В окне Анелиной комнаты было темно. Время, наверно, перевалило за полночь, и он пошел в свою хибарку, не сразу, но крепко уснул. Проснулся поздновато, в нижней сорочке вышел умыться на двор и увидел бабку Мальвину. При его появлении она сразу поднялась с завалинки, и он понял: ждала его.

«Несчастье у соседей. Бухгалтера ночью взяли». — «Кто взял?» — опешил Егор. «А кто же их знает. Хапун, наверно».

Егор повернулся и, не умывшись, побрел на свою половину. Дрожащими руками надел сорочку и, ошеломленный, пошел в райком. Ни в тот день, ни на следующий он не набрался решимости зайти к соседям, думал, Анеля прибежит к нему, но она не прибегала.

Он не видел ее, может, месяц или больше, а случайно встретившись однажды возле базара, перешел на другую сторону улицы. Он боялся встречи с ней и ее бедой, как боятся встречи с близкими покойника или преступника. Очень неприятно ему было вспоминать свои посещения квартиры Свидерского, изобличенного во вредительстве на льнозаводе, хотя сердце по его дочери еще болело долго. Пока не отболело совсем...

Вдоль и поперек исколесив район, Азевич обычно избегал своего родного угла. Чувствовал, что посещение родных мест, особенно после памятной осени, когда разбивали жернова, не принесет радости ни ему, ни его односельчанам. Если уж обязательно надо было ехать кому-то в Липовку, то ехал Войтешонок, также избегавший визитов в свое родное село Завишье. Обычно в Завишье ехал Азевич, где он чувствовал себя свободнее, ибо знал лишь колхозное руководство да кое-кого из комсомольского актива.

Но вот так случилось однажды, что в связи с подпиской на заем выезжали решительно все: райком партии, райисполком, райком комсомола, весь районный и партийный актив. Из округа и Минска прибыли уполномоченные, райком разбил всех на бригады. И кому-то из руководителей вздумалось назначить Азевича именно в Липовку. Когда он пошел в орготдел поменять назначение, заведующий орготделом Потебун только развел руками: оказывается, списки уже утвердил лично товарищ Дашевский. К тому же, мол, ему, Азевичу, в родной деревне подписку будет проводить легче, потому как знает каждого из земляков — кто что имеет и чем дышит.

Ничего не поделаешь — пришлось Азевичу ехать в Липовку.

Ехать должны были втроем: кроме Азевича, еще райпрокурор Городилов, недавно присланный из Минска, и Яговдик из райзага. Но в последний момент Яговдика перебросили в другую бригаду, а ему, Азевичу, сказали: «Управитесь и вдвоем». Так они погожим апрельским днем выехали на подводе в его родные места.