В подобном замечании, мне кажется, и кроется некий волнорез, разделяющий два типа политического мышления. Ум уравнителя с радостью и благодарностью примет предложенное Руссо условие и с волнением погрузится в чтение его трактата. Состязатель же, зная свою неспособность закрывать глаза на исторические факты, скорее всего захлопнет и отправится искать другие книги, других авторов. И вполне возможно, что вскоре мы увидим его тоже
просиявшим, взволнованным, прижимающим к груди том, на котором вытиснены слова:
ШАРЛЬ МОНТЕСКЬЕ. О духе законов.
Эта книга, опубликованная в 1750 году, принесла автору мировую славу. По общему убеждению, идеи Монтескье, наряду с трудами Джона Локка, имели огромное влияние на Джефферсона и его современников и легли в основу "Декларации независимости" и "Конституции Соединённых Штатов". В отличие от Руссо, Монтескье имел опыт участия в делах правления — в Парижских судах и в парламенте Бордо. Его знания в области права и мировой истории были необъятными и отразились в таких его знаменитых работах, как "Персидские письма" (1722) и "Рассуждения о причинах величия и падения римлян" (1734). Рассматривая преимущества и недостатки трёх видов правления — монархии, аристократии и демократии, Монтескье первым, основываясь на политическом опыте римлян и британцев, указал на практиковавшееся у этих народов разделение властей — законодательная, исполнительная, судебная — как на возможность включать в республиканский строй преимущества монархии и аристократии: пусть президент будет могуществен, как король; законодатель будет отзывчив к требованиям избирающего его большинства, как народный трибун; независимый судья будет предан традициям, очерченным конституцией, как аристократ был предан заветам и традициям своих предков.
Принадлежа к родовой аристократии и интеллектуальной элите своего времени, Монтескье был очень чувствителен к проявлениям эгалитарных страстей. "Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богатства или почестей; и если бы они были смешаны с народом, если бы они, как и все прочие, имели только по одному голосу, то общая свобода стала бы для них рабством и они отнюдь не были бы заинтересованы в том, чтобы защищать её, так как большая часть решений была бы направлена против них".29
Исторический опыт многих государств и прагматический склад ума привели Монтескье к убеждению, что культ равенства будет иметь губительные последствия даже для республиканского строя. "Принцип демократии разлагается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда дух равенства доводится до крайности и каждый хочет быть равным тем, кого он избрал в свои правители. В таком случае народ отказывается признать им же самим назначенные власти и хочет всё делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей".30
Через год после выхода в свет труд Монтескье "О духе законов" был включён Ватиканом в список запрещённых книг. Но примечательно, что и книги Руссо, содержавшие прямо противоположные взгляды, подверглись официальному осуждению: в 1762 году
"Общественный договор" и "Эмиль" были сожжены в Париже и Женеве рукой палача, а автору пришлось спасаться бегством. Поистине, как сказал с иронией Монтескье, "в свободной стране очень часто бывает безразлично [для власти], хорошо или дурно рассуждают люди. Важно лишь, чтобы они рассуждали, так как это порождает свободу, которая обеспечивает от дурных последствий [неправильных] рассуждений… Точно так же, в деспотическом правлении и хорошие, и дурные рассуждения одинаково пагубны. Вредно само рассуждение, так как принцип этого правления подрывается тем одним, что там рассуждают".31
ПЬЕР ЖОЗЕФ ПРУДОН (1809–1865), теоретик и основоположник анархизма первым поставил под вопрос правомочность института собственности. В своём наделавшем шума труде "Что есть собственность?" (1840) он отвечает на поставленный вопрос прямо и однозначно: "собственность есть кража". Ловкими логическими парадоксами он разрушает все привычные представления о естественности и правомочности индивидуального владения вещами и ценностями. Право собственности на произведённый продукт? Но в производстве почти любого продукта участвуют сотни людей — каким образом можешь ты присвоить себе то, что не появилось бы на свет без участия всех остальных? Твой талант, знания, искусность? Но и они представляют собой сумму духовных богатств, копившихся веками всем человечеством. Участок земли, роща, водоём? Ну, это уж точно сделано не тобой и потому должно навеки перейти в общее достояние.
Не перераспределять богатство требует Прудон, но отказаться от самого права на личное владение. Если это осуществится, то отпадёт и нужда в сохранении самого страшного чудовища — современного государства. Институт собственности, охраняемый правительством, полицией, судами, войсками, — вот главное препятствие для достижения подлинного равенства и подлинной свободы.