Стыдная тайна неравенства

Страну, в которой каждому человеку в принципе открыта возможность принимать участие в труде, распорядительстве, управлении и миропостижении, мы называем свободной. Понятно, что в такой стране естественное желание каждого человека подняться вверх по шкале социального неравенства будет приводить к ожесточённой внутренней борьбе и смутам. Понятно, что политическое сознание любого народа — особенно в периоды численного возрастания и территориального расширения — искало путей к ослаблению этих внутренних раздоров. И без всякого теоретизирования, без знакомства с "Государством" Платона, в котором люди были разделены на золотых, серебряных, медных и железных, многие народы останавливались на системе кастового или сословного разделения — и именно четырёхслойного разделения, в соответствии с четырьмя основными функциями жизнедеятельности государства.

Так, в Древнем Риме времён империи труд был уделом рабов и колонов, управление хозяйством и торговля находились в руках свободных граждан, из сословия всадников и сенаторов назначались администраторы для системы управления и командиры для армии, жрецы и риторы занимались загадками мироздания, сохранением знаний, предреканием будущего.

Точно так же произошло разделение на четыре касты в Древней Индии: мудрецы-брахманы должны были истолковывать волю богов, воины-кшатрии — управлять и сражаться, вайши занимались предпринимательством и торговлей, шудры и неприкасаемые трудились на полях и в мастерских. (По индуистскому мифу, это разделение произошло, когда боги принесли в жертву первого человека — Пурушу: из его лица вышли священники-брахманы, из

рук — воины-кшатрии, из бёдер — купцы, из ног — шудры; ниже — только парии, неприкасаемые).

Точно так же в Средневековой Европе мы видим церковь, дворянство, свободных горожан, крестьян (зависимых от господ или доведенных до крепостного состояния).

Точно так же, ещё каких-нибудь 140 лет назад, в Российской империи всё население было разделено на четыре сословия: духовенство, дворянство, мещане и вольные крестьяне, крепостные.

Сегодня жёсткое деление людей на сословия кажется нам уделом лишь тёмного прошлого. Мы смотрим на сохранившиеся в Индии касты как на анахронизм. Нам кажется верхом несправедливости — обрекать человека на подчинённое положение в обществе только потому, что по рождению он принадлежит к низшему сословию. Но мы забываем при этом, что в сословной предопределённости человеческой судьбы есть утешительность. Амбиции утихают, обиды сглаживаются, спины и головы легче сгибаются в поклоне. "Вы наши господа и благодетели, а мы — ваши верные слуги. Не нами то заведено, не нам и менять такой порядок".

И лишь врождённое неравенство людей продолжает нагнетать скрытое бурление под ступенями сословной пирамиды.

Природе наплевать на наши чины и звания. У безвестного циркового смотрителя может родиться дочь с таким умом и обаянием, что судьба вознесёт её из танцовщиц на трон, превратит в византийскую императрицу Теодору, жену всесильного Юстиниана (правил с 527 по 565). Купеческий сын Кольбер благодаря своей энергии и таланту обойдёт всех знатных соперников и сделается могущественным министром финансов во Франции Людовика Четырнадцатого. Посадский мальчишка Меньшиков достигнет положения главного фаворита при Петре Первом.

Но все эти удачливые одиночки не могут ослабить нарастающее социальное напряжение. В низших сословиях накапливается всё больше высоковольтных, людей с огромным волевым потенциалом, которым закрыт путь наверх. Их гневный протест против своего бесправия прорывается то смутным гулом, то философскими трактами в духе Кампанеллы и Руссо, то острыми лозунгами. "Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?" — спрашивают последователи Лютера и Кальвина. "Откуда взялось право первой ночи для сеньора и почему мы должны ему подчиняться?" — поёт безродный Фигаро. "К топору зовите Русь!" — восклицает разночинец Чернышевский, идейный наставник Ленина.

На словах безродные высоковольтные призывают к равенству — на деле стремятся разрушить систему, которая удерживает их внизу, мешает вознестись над другими.

Примечательна разница в судьбе сословных монархий Европы в 18–20 веках. Там, где сословное деление соблюдалось строго, накопленный заряд возмущения оказался таким мощным, что революционный взрыв разрушил не только политическую, но в