Читаем Стыдная тайна неравенства полностью

Как яркую иллюстрацию можно взять историю русского боярства в 15–17 веках. Все знатные боярские фамилии были записаны в специальные книги ("родословник"), которые указывали, какое место представители данного рода занимали при прежних царях. (Отсюда название "местничество"). И все назначения на должности гражданских правителей и армейских командиров русские цари должны были делать в строгом соответствии с этим реестром. Любое отклонение могло вызвать бурю возмущения, вплоть до прямого неповиновения монарху. "Государственная власть искала способных и послушных слуг, а местничество поставляло ей породистых и зачастую бестолковых неслухов… Оно разрознивало сами фамилии, мелочным сутяжничеством за места вносило в их среду соперничество, зависть и неприязнь… и таким образом разрушало сословие нравственно и политически".4

Попытки уничтожить состязательный принцип отношений между людьми обильно встречаются и в организации распорядительной функции. Уже Геродот замечает как курьёз обычай египтян и спартанцев, передавать по наследству профессии, включая поваров, флейтистов, глашатаев.5 Адам Смит указывает, что подобный же обычай в Индии, освященный религиозными правилами, был одной

из причин обеднения этой страны.6 В средневековой Испании "было запрещено рабочим, занятым в одной операции, принимать участие в другой… Цеховые правила стремились к уравнению условий работы различных мастеров… Сырьё распределялось поровну между мастерами и строго преследовалось нарушение подобных правил".7 То есть энергичный мастер, использовав всё полученное им сырьё, вынужден был сидеть без дела, а его низковольтный собрат мог возиться с доставшимся ему сырьём день за днём и так и не суметь превратить его в полезное изделие.

Борьба между состязательным и уравнительным принципом происходит и в трудовом сословии, даже там, где труженик находится в состоянии крепостной зависимости.

Очень хорошо это проступает в рассказе Льва Толстого "Утро помещика". Герой его, молодой идеалист Нехлюдов, отправляется в свой ежеутренний обход принадлежащей ему деревни с целью выяснить, кто нуждается в помощи. Вот он пытается усовестить лежебоку Давыдку, который своей ленью довёл семью до полного разорения. Вот хочет помочь обременённому детьми и болезнями Ивану Чурису отремонтировать разваливающуюся избу. Но все его усилия разбиваются о тупое сопротивление тех, кому он жаждет помочь. С другой стороны, есть в деревне богатый старик Дутлов, преуспевающий хозяин. Ему Нехлюдов предлагает выгодную сделку — купить пополам казённую рощу. Но старик впадает в сильное волнение, со слезами на глазах божится, что никаких денег у него нет, ему "только бы семью прокормить, а не рощи покупать".8

Нехлюдов уходит подавленный. Почему? Почему крестьяне так упорно отказываются от участия в его планах, отвергают его предложения, выгода которых столь очевидна? Он не находит иного объяснения кроме невежества, косности, упрямства. Но он забывает при этом, что умная кормилица, к которой он зашёл перед визитом к Дутлову, восхищавшаяся хозяйственными талантами старика, предупреждала его, что на сделку с помещиком крестьянин не пойдёт. "Побоится… Да как же можно, батюшка, мужику господскому свои деньги объявить? Неровен случай, и всех денег решится".9

Кормилица понимала, что не каждый может быть хорошим хозяином, что не каждый может наработать столько, чтобы хватило на жизнь и на уплату податей. Нехлюдов, Толстой и подавляющая часть культурного русского общества были пронизаны верой в уравнительные принципы. Они не хотели замечать этой неизбежной разницы между крестьянами, врождённого неравенства сил. В согласии с этими господствующими представлениями, и социальная структура русской общины была построена на том, что каждый глава семьи должен был выполнять функции хозяина.

Уравнительный принцип создавал безвыходную ситуацию. Если бы высоковольтному Дутлову позволено было нанять ленивого Давыдку или усталого Ивана Чуриса в для работы на своей

процветающей ферме, они скорее смогли бы заработать себе на жизнь. Но в качестве батраков они выпали бы из числа "тягловых" мужиков, плательщиков податей, и налоговый груз, распределявшийся поровну, стал бы тяжелее для каждого члена общины. Поэтому уклад общинной жизни всячески сопротивлялся подобным переменам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
1941: фатальная ошибка Генштаба
1941: фатальная ошибка Генштаба

Всё ли мы знаем о трагических событиях июня 1941 года? В книге Геннадия Спаськова представлен нетривиальный взгляд на начало Великой Отечественной войны и даны ответы на вопросы:– если Сталин не верил в нападение Гитлера, почему приграничные дивизии Красной армии заняли боевые позиции 18 июня 1941?– кто и зачем 21 июня отвел их от границы на участках главных ударов вермахта?– какую ошибку Генштаба следует считать фатальной, приведшей к поражениям Красной армии в первые месяцы войны?– что случилось со Сталиным вечером 20 июня?– почему рутинный процесс приведения РККА в боеготовность мог ввергнуть СССР в гибельную войну на два фронта?– почему Черчилля затащили в антигитлеровскую коалицию против его воли и кто был истинным врагом Британской империи – Гитлер или Рузвельт?– почему победа над Германией в союзе с СССР и США несла Великобритании гибель как империи и зачем Черчилль готовил бомбардировку СССР 22 июня 1941 года?

Геннадий Николаевич Спаськов

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза