Суббота

Разумеется, она учила плавать и Генри; но ничто не запомнилось ему так, как одно утро в бассейне, когда он, десятилетний, пришел туда вместе со всем классом. Школьники уже переоделись, приняли душ, вымыли ноги и теперь ждали на бортике, когда кончат заниматься взрослые. Двое учителей присматривали за порядком, тщетно уговаривая мальчишек не шуметь. Вскоре в бассейне осталась лишь одна фигура, в белой купальной шапочке с цветочным ободком. Странно, что он не сразу узнал эту шапочку. Весь класс восхищался скоростью пловчихи, пенным следом в воде, ладной фигурой, тем, как она поворачивала голову для вдоха, почти не приподнимая ее над водой. Вдруг Генри понял: это его мать — и тут же убедил себя, что узнал ее с первого взгляда. Для полного счастья — ему даже не пришлось об этом объявлять — кто-то рядом громко воскликнул: «Да это же миссис Пероун!» Затаив дыхание, мальчики смотрели, как пловчиха достигает конца дорожки — у самых их ног — и выполняет подводный поворот, в то время бывший в новинку. Генри и до этого часто случалось видеть, как плавает мать, но теперь все было по-другому: все его друзья, открыв рот, в восторге глазели на суперженщину, которой он приходился сыном. Она, конечно, все поняла и на последнем отрезке развила поистине демоническую скорость — специально для него. Ноги ее взбивали воду, словно винт теплохода, руки вздымались над водой и входили в нее, как в масло, волна позади вздувалась валом, пенная дорожка становилась шире и гуще. Тело изгибалось волной. Чтобы за ней угнаться, пришлось бы бежать по бортику бегом. Остановившись в дальнем конце бассейна, она оперлась руками о бортик, подтянулась, села. Ей было тогда лет сорок. Она сдернула шапочку, смущенно улыбнулась зрителям. Кто-то из учителей начал аплодировать, за ним и все ученики. Стоял шестьдесят шестой год — мальчики уже отращивали волосы, а девочки ходили в школу в джинсах, — но в школьных обычаях еще сохранялась официальность пятидесятых. Генри хлопал вместе со всеми; но когда друзья обступили его и засыпали вопросами, горло его сжалось от восторга и гордости — он не мог найти слов для ответа и с облегчением нырнул в бассейн, где легче было скрыть свои чувства.

В двадцатые — тридцатые годы сельские угодья к западу от Лондона исчезли под натиском пригородной застройки. Но до сих пор ряды угрюмых двухэтажных коттеджей по сторонам шоссе несут на себе отпечаток неуместности. У этих однотипных домиков вид времянок, как будто они знают, что земля под ними может в любой миг вновь обратиться в поля и пастбища. Лили живет сейчас недалеко от своего старого дома в Перивейле. Генри приятно думать, что ощущение чего-то знакомого подбадривает ее, прорываясь порой сквозь туман ее больного сознания. По меркам домов престарелых «Саффолк-плейс» очень невелик — три соединенных вместе коттеджа и пристройка. У входа — живая изгородь из бирючины и два куста бирючины, оставшиеся от былого сада. На месте одного из палисадников — залитая цементом площадка, стоянка для двух автомобилей. Лишь огромные мусорные баки по сторонам калитки напоминают о том, что ты входишь в казенное заведение.

Пероун паркуется, достает с заднего сиденья орхидею. Не сразу нажимает на кнопку звонка: разлитый в воздухе сладковатый, чуть отдающий антисептиком аромат напоминает ему о юности, прошедшей на этих самых улицах. То далекое время, полное нетерпеливого предвкушения настоящей жизни, теперь кажется счастливым. Как обычно, дверь открывает Дженни, крупная жизнерадостная ирландка в голубом клетчатом фартуке. В сентябре она собирается на курсы медсестер. Генри, как врач, удостаивается ее особого внимания: она приносит в комнату матери три дополнительных пакетика чая, а иногда и шоколадку. Они почти ничего не знают друг о друге, однако выработали особые шутливые приветствия:

— О, да это же наш добрый доктор!

— Как поживает наша ирландская красавица?

Зимнее солнце, проникая сквозь желтое стекло входной двери, окрашивает тесный холл загородного домика желтизной. Рядом — кухня, сверкающая нержавеющей сталью и люминесцентными лампами. Обед был два часа назад, но запах до сих пор не выветривается. Пероун, всю жизнь имеющий дело с больничной кухней, давно утратил к ней брезгливость: этот запах ему, пожалуй, даже приятен. С другой стороны холла еще одна дверь, поуже, ведет в общие комнаты — соединенные вместе гостиные трех домов. Оттуда слышатся приглушенные звуки телевизора.

— Она вас ждет, — говорит Дженни.

Оба они знают, что это ложь. Мать Генри уже не способна ни скучать, ни ждать.