Суббота Воскресенского

– У вас все, Полина Александровна? – Свешников поднял голову от своих заметок.

– Все, Павел Сергеевич.

– Ну что же, нам нужно будет заранее подготовить развернутый материал об этой усадьбе и разместить его на сетевых площадках и в печатных изданиях. Однако сделать это надо умно и аккуратно. С одной стороны, рассказать об истории места, его ценности для русской истории, но при этом не забыть и про роль банка в восстановлении Отрадного, а также упомянуть о том, что наш банк принимает активное участие в государственной программе «Культурное наследие». Вот этим, Агния Станиславовна, я думаю, займетесь вы. Заодно и про шкатулку напишите.

Шкатулка

Петр Иванович возвращался из Петербурга. Случились у него там хлопоты. Умер старый дядюшка и отписал ему в завещании псковское имение. Черкасский думал вернуться скоро, да задержался. Друг старинный вернулся из путешествия на север, рассказывал про Вологду и Архангельск, привез много диковинных вещей. Одну из них – костяной ларец – Петр Иванович вез сейчас в свое подмосковное имение порадовать Грунечку, отраду свою. Для жены князь вез из столицы французские шелка, для новорожденного сына Михаила – заморских погремушек с колокольцами.

Сын родился крупным, крикливым, настоящим богатырем, радовал князя. А вот Аннушка тревожила. Управляющий в последнем послании писал, что лютует барыня на конюшне, самолично сечет дворовых за малейшую провинность. Оно бы все ничего, да иные потом долго лежат, а иные и вовсе не встают. Не дело это. Собирался князь по возвращении строго поговорить с женой. Мол, хозяйка ты хорошая, дом держишь исправно, а все же добрее надобно быть.

Как Грунюшка – нежная пташка. У нее не только голос ангельский, но и душа чистая. Никогда за себя не попросит, все за других. Иван стал глазами слаб, ему бы комнату посветлей, Авдотья руку обожгла, лекарю бы показать, не проходит рука. И все Груню любили за доброту. И он любил. Думал даже вольную дать, но с условием, чтобы с ним жила.

Петр Иванович предвкушал, как порадуется Грунюшка костяной вещице, как удивится красоте такой. Ведь чисто кружево.

Только не порадовалась Грунюшка дару князя. Лежала она в конюшне на соломе после порки, пошевелиться не могла.

– Перечить мне вздумала, – говорила Аннушка, – я ее на ледник послала запасы пересчитать, а она там и часа не провела. Сказала, что чуть отогреется и вернется. Голос, сказала, барин велел беречь, а там холодно очень. Совсем распустилась.

Речь свою Аннушка начала бодро, но по мере того, как говорила, видела, наливается кровью лицо Петруши, руки его в кулаки сжимаются.

– Ты… – только и вымолвил он, а потом бросился прочь.

Нашел Груню на конюшне, самолично на руки поднял и перенес в свои покои. А на ней места живого нет – вся спина исполосована. Бедняжка даже стонать не могла, лежала в горячечном бреду, бормотала что-то.