Субъект. Часть первая

– По-моему, наркоман не я, а кое-кто другой, – осторожно откликнулся друг. Я перевел на него взгляд и азартно улыбнулся.

– А хочешь, я заставлю тебя прямо сейчас, на пустом месте, испытать те самые чувства, которые обычно охватывают тебя при встрече с ней? Даже не просто при встрече, а при долгожданной встрече. Как после долгой ссоры или разлуки.

– Как?

Я многозначительно постучал пальцем по своему виску.

– Нет! Ты думаешь, я доверю тебе свои мозги после твоих рассказов?

– А ты думаешь, я буду спрашивать? – сощурился я.

– Вот только попробуй, – процедил друг, сжимая свой кулак.

– Спокойно! – одернул его я, – думаешь, будучи несведущим, полез бы? Я ведь знаю, о каком отделе идет речь.

Прямо над миндалевидным телом мозга ютилось прилежащее ядро – важная часть дофаминергической системы. Проще говоря, центр удовольствий. О нем нам так любила напоминать лектор, когда речь заходила о тех или иных человеческих мотивах. Заветный сейф с наградой, что открывается только за определенные заслуги, о которых его казначея оповещают сенсомоторные сигналы, предварительно прошедшие через лабиринт усвоенных по жизни принципов, а также через ту самую нервную сеть, в сплетениях которой закодирована цель, и образ, и замысел того, к чему должен стремиться данный индивидуум. И только после одобрения совершенных действий, отчет о которых в виде каскада импульсов пронесся по нейронным сетям, приоткрывается сокровенная дверца сейфа, а оттуда брызжет яркий-яркий свет…Точнее, тщательно отмеренная доза дофамина, этот бесстрастный рой молекул, воспринимаемый нашим самовосхваляющимся мозгом как снизошедшую на него из кущ небесных благодать.

К слову, фантазии о небесах и о прочих окрыляющих понятиях возникли в нем именно благодаря нему – ей, пьянящей силе эйфории, которая в попытках объяснить саму себя активизирует почти всю кору полушарий. Человек выходит за рамки прежнего себя. Но самое главное – это, конечно же, неубиваемое ликование, обуревающее его в этот момент, которое невозможно пошатнуть, нельзя ничем спугнуть. В таком состоянии человека не смутит даже известие о надвигающейся смерти, он воспримет это чуть ли не с восторгом, впрочем, как и любую новость – в высшей степени неадекватно.

Разумеется, речь идет о тех моментах, в которых вознаграждение вызвано искусственным путем, ведь в действительности доступ к этому сейфу весьма и весьма ограничен. Ведь кто-то же должен в трезвом виде управлять мозгом, этой навороченной машиной. Существует множество предохранительных систем, резко откликающихся на избыточный уровень одурманивающего дофамина, целый комплекс фильтров, отсеивающих излишек сигнальных импульсов, что вызывают его выброс. Саморегулирование, иными словами, дисциплина в этой желеобразной субстанции всегда стояла превыше всего. Но ровно до тех пор, пока эта субстанция сама же себя и не взломала, найдя способ стимулировать себя, проносясь мимо собственных запретов. Наркотики. И стимуляция током.

– И вот, собственно, второй способ мне с некоторых пор подвластен, – планомерно подведя к итогу, объяснил я, – и с помощью него я деполяризую все нейроны, что образуют твое прилежащее ядро, и будет тебе счастье здесь и сейчас.

– Так понимаю, отказать я не могу? – беспомощным голосом спросил друг.

Уже почти нависнув над его головой, я коротко мотнул своей.

– Расслабься, – с легким нетерпением потребовал я.

Мои глаза уже шарили в глубинных структурах его мозга, пытаясь найти эту горошину. Даже меньше, чем горошину. Не больше подсолнухового семени. Но мозг в этом месте мне казался однородным. Я закусил губу.

– А давай сыграем пару партий, – неожиданно предложил я, кивнув в сторону его компьютера. Друг непонимающе поднял на меня взгляд. – И заодно сходим в магазин, накупим чипсов. Пока дождь не начался.

– Давай, – его удивление быстро сменила еле заметная, довольная улыбка, но что самое главное, я четко отследил вспыхнувшую активность в этом крохотном отделе его мозга.

– Нашел, – коротко отрапортовал я и тут же вызвал в той зоне крепкий потенциал действия.

Лицо друга замерло, его рот с глуповатой сосредоточенностью приоткрылся. Зрачки стали неестественно большими.

– Ну как? – нетерпеливо спросил я.

– Обожаю! Обожаю на нее смотреть!.. – будто опомнившись, встрепенулся он, лицо тут же расплылось в ненормальной улыбке.

– На кого?

– На нее! – он посмотрел на меня так, будто я не понимал чего-то очевидного.

– Так возьми, да посмотри…

Он взвился со стула, но нелепо запнулся об кабель и растянулся на ковре. Я вскочил с места, чтобы его поднять, но тут он начал остервенело кататься по полу, ухая при этом, как раненая сова, задевая углы мебели и опрокидывая стулья с наброшенной на них одеждой. Я в смятении завис, не зная, с какой стороны к нему подобраться.