Субъект. Часть вторая

Многострадальное сердце снова едва не остановилось. Вода напоминала жидкий лед, все тело оцепенело, легкие в ужасе скукожились, мысли застыли. Меня медленно поднимало на поверхность. Я боялся шевельнуться. Тягучая, как варенье, обжигающая и изрезывающая мельчайшими ледяными иглами жижа с величайшей неохотой пропускала сквозь себя, любое движение в ней увязало. Я не знал, что предпринять, слишком холодно было думать. Но жжение в груди таки заставило встрепенуться и наддать под одеревеневшие лодыжки.

Простуженным всхрипом я полной грудью вобрал в себя стужу, что неподвижным и тяжелым ковром лежала на поверхности воды. Закашлявшись, я с трудом распознал гуляющее в евстахиевой трубе эхо. Необходимо срочно адаптировать под себя среду, или вскоре я сам стану ее маленькой и невзрачной частью. Навсегда исчезну в этом бездонном, темном и пугающим своим однообразием океане. Ворочая настоящими айсбергами, а не мыслями, я неуклюже разогревал тонкую прослойку воды, что обтекала задубевшую кожу. Не давал ей растечься и диффундировать в соседние слои. Дышать стало чуть легче.

Надо мной нависала чудовищная крепость изо льда и снега, по которой лавинообразно скатывался густой пар. Остров со всех сторон был обнесен сплошной глыбой льда и напоминал снежный вулкан, в жерле которого скрывалась технологичная база. Часть сооружений зияла на поверхности, на ледяной стене возвышались смотровые посты, в них круглосуточно мерзли дозорные. Но моя заиндевевшая макушка почти не выделалась среди плавающих льдин.

Вскоре я ощутил шоркающие друг о друга ноги, чувствительность помаленьку возрождалась. Только на первый взгляд океан казался вечным и бесплодным, стерилизованным на предмет жизни, но на деле скудный процент продуктов жизнедеятельности всяких водорослей, взморников, фитопланктона и прочей живности здесь был, пусть и ужасно разбавленный. Все эти одинокие частички стягивались ко мне, становясь частью метаболического обмена, что раздувал внутри моего коченеющего тела меха, не давая сердцебиению окончательно угаснуть.

Прежде всего, необходимо было сориентироваться – куда плыть? Как далеко ближайший берег? И не окажется ли он очередной льдиной или нескончаемой тундрой, такой же безысходной, как и сам океан.

В стороне, напротив острова, алиеноцептивно предполагалась восходящая градация тепла – глубоководные течения казались чуточку эластичнее, дрейфующие льдины – мельче, а нависающий туманом воздух – мягче. По другую сторону острова же вода была словно кисель, течения казались еще неповоротливей, чем здесь. Соваться туда точно не стоит.

Всплыв брюхом кверху, я поплыл прочь от Айсберга. Всколыхнутая вода безжалостно кусала за спину и неприятно затекала в уши. Стиснув зубы, я решился на то, чего никогда не делал раньше. Захватив самого себя за кости бедра, таза, грудную клетку и частично за позвоночник, я воспарил над океаном. Может, из-за угнетенной чувствительности, а может, из-за того, что меня уже попросту нельзя было чем-либо удивить, я, вопреки дурным предчувствиям, не ощутил ровно ничего. Кроме странного сравнения себя с марионеткой. Что ж, всяко лучше сбруи инстинктов…

Царящая здесь атмосфера была мерзлой, невыносимой, не жалующей никого, кто только посмеет ворваться в ее суровые владенья. Даже свет её, казалось, сторонился. Солнце здесь было крошечным, почти не видным.

Летел я очень низко. Плавучие ледяные обломки проносились подо мной, ничего не менялось.

Все это стало казаться страшным сном, который не закончится, пока ты сам не отважишься из него выйти, вдохнув в легкие студеной воды. Встречный воздух беспрестанно обжигал. Пейзаж был прежним. Ничего не менялось. Я чувствовал, что выдыхаюсь, тяга ослабевала.

Отупевшим взглядом я продолжал буравить надвигающуюся дымку горизонта и почему-то никак не среагировал на взбугрившуюся гладь и чью-то обнажившуюся на чахлом солнце огромную тушу, скользкую и лоснящуюся, извернувшуюся и в последний момент неожиданно хлестнувшую по мне хвостовым плавником, размером не уступающим двуспальному матрасу. Жгучий ветер засвистел в ушах.

Пару раз отскочив по касательной от водной глади, как плоский камень, умело пущенный рукой, я снова врезался в воду и, жестоко оглушенный, пошел на дно. Падая, я безучастно отметил мелькнувшую надо мной исполинскую тень. Она приближалась, я различил очертания необъятного рыла кашалота. Его гигантская пасть разверзлась, накрыла меня целиком и мощно схлопнулась.