Субъективный словарь фантастики

Льюис поначалу казался идеальным вариантом. У его коллеги Толкиена в главном произведении христианство мерцало как-то не очень убедительно. Льюис в этом смысле был куда более очевиден, и у нас вообразили, что Нарния окажется достойнейшей альтернативой Средиземью. Думаю, издателей подкупило то, что во многих предисловиях к книге обозначалось как «евангельский свет», которым проникнуты сказки гепталогии. Только в 90-е годы «Хроники Нарнии» у нас переиздавали 11 раз, начав со стапятидесятитысячного тиража и закончив скромным десятитысячным. Однако попытка «внедрения» Льюиса в России не стала триумфальной: и по количеству выпущенных книг, и по читательской популярности «Нарния» отставала от «Властелина Колец» и появившейся позже «поттерианы» Джоан Роулинг.

Виноваты были не маркетологи, а сам автор: вся лелеемая взрослыми безупречность у Льюиса была растворена в дистиллированной воде. Между понятиями «детский писатель» и «просветитель юношества» образовался маленький, но опасный водоворотик – в котором, собственно, и исчезло все сказочное своеобразие «Нарнии». Безукоризненно воспитанный, отменно умный, временами несколько желчный старый английский джентльмен ни разу не покинул кафедры. С каждой новой частью гепталогии сказка все более походит на беллетризованную проповедь (или отповедь). Плохие Мальчики в аккуратных историях Льюиса постепенно превращались в Добродетельных Мальчиков, а на выручку обиженным животным Нарнии всегда приходил местный Создатель, волшебный огнегривый Лев, идеальный до кончиков когтей, а потому нудноватый, пафосный и тоскливо-рассудительный.

Мир Нарнии выглядел у Льюиса настолько правильным и гармоничным, что живые грешные люди забредали туда, казалось бы, по ошибке – они ведь могли разрушить красоту нетронутого уголка! Собственно, и читатель отставал от этой красоты. Философский трактат, притворившийся сказкой, требовал для своего постижения каких-то особых детей, готовых радостно переселиться в блаженный мир Нигде-и-Никогда, в царство андерсеновского Оле-Лукойе, чье второе имя Смерть…

Думаю, отчасти по этой причине попытка перенести «Нарнию» на киноэкран оказалась не слишком успешной. То есть первый фильм («The Chronicles Of Narnia: The Lion, The Witch And The Wardrobe», 2005) сделал хорошие сборы, но дальше, в ходе экранизации второй и третьей частей гепталогии (соответственно 2008 и 2010 годы), разрыв между бюджетом картины и бокс-офисом заметно сократился. Оно и понятно: когда назидательность зашкаливает, а просветленность становится приторной, трудно увлечь зрителя даже хорошими спецэффектами. Теперь франшизу ждет перезапуск – и, похоже, от оригинального Клайва Льюиса в фильмах останется еще меньше, чем раньше.

Наука и мысль

Научно-популярный ежемесячник фигурирует в повести «Записки динозавра» (1990) российско-украинского фантаста Бориса Штерна. Прообразом стал журнал «Химия и жизнь», о чем легко догадаться по внешним приметам «Науки и мысли»: главный редактор – заслуженный академик-химик, тон статей – задиристо-полемический, обложки – белые, а картинки для журнала рисуют «художники ультрасовременного направления». Прибавим к этому эпизод, где вышестоящие инстанции увольняют – редактору-академику назло – его первого зама (в реальности замредактора Михаил Черненко и вправду был уволен: «за попытку протащить в печать клерикальный рассказ Рэя Брэдбери»). А в образе завотделом фантастики журнала Олега Белкина легко угадывался реальный Ольгерт Либкин, много лет заведовавший фантастикой в журнале (его предшественником был Борис Володин).

До 1990 года в СССР не было ни одного специализированного журнала фантастики (см.), и дефицит ее отчасти восполняли научно-популярные журналы (см. Библиография фантастики), в том числе «Знание – сила» (см. Страна Фантазия), «Техника – молодежи» (см. Космическая одиссея), «Наука и жизнь», «Энергия», «Изобретатель и рационализатор», «Природа и человек». Однако «персонажем» отечественной фантастики не случайно оказалась именно «Химия и жизнь», где фантастика появилась в 1965 году – в первом же номере нового журнала (рассказ Бориса Зубкова и Евгения Муслина «Бациллос террос» и первый фрагмент из романа Фреда Хойла «Черное облако»). Несмотря на «ведомственную» принадлежность журнала к АН СССР и слово «химия» в названии, редакция не требовала от публикуемых произведений фантастики ни чрезмерной научности, ни обязательной «химичности». В первые два десятилетия существования журнала зарубежная фантастика по количеству наименований перевешивала отечественную.