Субмарина

Я не рисовал с тех пор, как мне было столько же лет, сколько Мартину сейчас. А теперь я каждый день сижу с блокнотом. Большой угольный карандаш с мягким стержнем. Я три дня проработал над Гераклом, и у меня уже почти получилась шея. Линия челюсти. До этого рисовал Диониса. Почти весь день провожу в Глиптотеке. Среди старинных статуй, фигур Джакометти, колонн. В середине дня выпиваю чашечку кофе в буфете, позже съедаю бутерброд с сыром, подешевле. У нас, студентов Художественной академии, денег не водится. Я рисую, рисую, выкидываю наброски и начинаю сначала. Затачиваю карандаш над урной в углу. Я один из многочисленных студентов, переглядывающихся между собой, когда в тихие помещения с высокими потолками врываются школьники. В гардеробе, в запертом шкафчике, лежит мое пальто. Еще там лежат двадцать-тридцать, иногда больше доз героина.

Рисую упирающуюся в бедро руку Геракла. Это поза называется контрапост, это я слышал от других таких же, сидящих с блокнотами. Ужасно трудно рисовать руки, мелкие фаланги, одно неверное движение — и рука изуродована. Приглушенно жужжит мобильник в кармане рубашки. Провожу еще пару линий, смотрю на статую. Все еще неудовлетворительно, я, наверное, никогда не буду доволен. Руки. Вынимаю мобильник из кармана. Содержание сообщения значения не имеет. Там может быть все, что угодно. Раз оно от Карстена, Джимми или Хеннинга, мне понятно, о чем идет речь. Отсылаю ответное сообщение. Просто название места. Места меняются. У «Макдональдса». У Тиволи. За Глиптотекой. За общественным туалетом на Ратушной площади. Иду в гардероб, прихватив с собой блокнот.

Достаю десять пакетиков, засовываю в карман. Выходя, прощаюсь с охранником. Он знает, что я вернусь. Разомну ноги, подышу воздухом — и обратно, сражаться с древними римлянами и греками.

— Хороший сегодня день. Одни «комбинезоны». «День малого хаоса».

Джимми улыбается и вкладывает мне в ладонь полторы тонны.

Я больше не задаю вопросов. Привык к этому языку. Много новых слов, которые были мне без надобности, пока я покупал у албанца. «Комбинезоны» — это потребители героина от двадцати до тридцати лет, работающие электриками, наладчиками, монтерами. Они получают зарплату в начале месяца и приходят целыми компаниями. В обеденный перерыв или после работы. Залепив изолентой название фирмы, они выходят на улицу и покупают наркотики. Одновременно с «комбинезонами» приходят безработные и пенсионеры. И просто люди, которым друзья одолжили на дозу.

— Сегодня «День малого хаоса». Улица вымощена деньгами.

Джимми говорит:

— Ходят слухи про обыск с изъятием. Я подумал, тебе стоит знать…

— В каком смысле?

— Сам поймешь.

Джимми улыбается мне и уходит.

Следующее сообщение от Карстена.

Я как раз работаю над коленями. Углубления, тени.

Даю Карстену десять штук. Забираю у него пачку денег. Он говорит:

— Там не всё. Буду должен четыреста пятьдесят, ладно?

— Тебя обманули?

— Нет, дал одному пацану в кредит. Он сказал, что принесет деньги.

— Глупо, Карстен, глупо. От тебя не ожидал.

— Я его знаю. В смысле, я хорошо его знаю, мой знакомый. Вместе в школу ходили. Я знаю, где он живет. Каждый день вижу, как его дети идут в школу.

— Но он не пришел?

— Да. Ты не бери в голову, это не твои проблемы. Правда. Завтра я деньги принесу. Точняк.

Последнее сообщение приходит от Хеннинга. После прорисовки кисти у меня болит рука, и я как раз сижу в буфете, пью латте. Дорогой латте, дорогое пирожное, я заслужил, у меня, в конце концов, могут быть богатые родители. Могут у студента быть богатые родители? Не все, кто пьет латте, продают наркотики.

Стою у статуи Андерсена на Ратушной площади, Хеннинг шагает в мою сторону. Он опоздал на пару минут, идет быстро. Заведенный, потный.

Сразу начинает говорить, громко и быстро. Я поднимаю руку.

Он закрывает рот, но стоять спокойно не может, переминается с ноги на ногу.

— Хеннинг, прежде чем ты что-то скажешь, послушай…

— Да, но…

— Нет, ты послушай.

Я говорю ему:

— Сегодня — особый день.

Я говорю ему:

— Знаешь, почему сегодня особый день? Потому что сегодня расписки об изъятии не принимаются.

Челюсть у него отвисает, рука останавливается на полпути из кармана.

Я говорю ему:

— Тебя взяли — твои проблемы. Такой вот сегодня день.

Он все смотрит. Обычно в случае предъявления расписки об изъятии ущерб делят пополам. Такую расписку дают полицейские, это означает, что тебя зацапали и забрали товар, деньги. Потом выписывается штраф или приглашение в суд, все зависит от количества товара, с которым тебя взяли.

Он собирается протестовать, говорит что-то. Потом закрывает рот. Понимает, что я его вычислил.

Обычно убытки делят пополам. Таковы правила. Но не сегодня.

Он заходит за памятник и выгребает деньги из трусов.

57

Няня приходит рано. Я переписал ее номер с доски объявлений в детском саду. Ей семнадцать, у нее плохая кожа.

— Ты ведь не собираешься позвать своего парня и тискаться тут с ним, пока меня не будет?

Она смеется:

— Нет, конечно. У меня даже нет…